Капитан Михалис - [96]

Трасаки замялся.

– Говори! – Михалис взял сына за подбородок и заглянул ему в глаза.

– Зеленого знамени…

В Мегалокастро воцарилось зловещее затишье. Люди точно онемели. У митрополита и у паши по нескольку раз в день устраивались секретные совещания. Ворота крепости открывались теперь только на один час, впуская напуганных и злых турок из деревень со всем скарбом и детьми. В мечетях для них места уже не было, поэтому они изгоняли греков из их жилищ.

Митрополит все же отправил Хаджисавваса в Афины с посланием, в котором призывал своих свободных братьев снарядить корабли и спасти от гибели православных критян.

Однажды вечером во дворе у капитана Михалиса был полный сбор. Пришли даже капитан Поликсингис, кир Идоменеас, пекарь Тулупанас, гробовщик Коливас, лекарь Касапакис со своей француженкой; Архондулу с глухонемым братом тоже пригласили, но женщина не удостоила своих земляков: она находится под защитой паши – к чему ей какой-то там капитан Михалис! А ее брат на днях написал масляными красками портрет вельможи, вставил в позолоченную раму и выставил в окне, чтоб доказать свою преданность властям. Паша на портрете получился как живой, даже с бородавкой на носу и волосками, торчащими из ушей. Многие специально стали обходить этот дом, чтоб не смотреть на гнусную рожу.

Соседи сперва расположились, как обычно, на свежем воздухе, но хозяева вскоре позвали всех в дом: не дай Бог, кто с улицы подслушает… Кира Катерина зажгла две большие лампады под портретами героев 1821 года. Капитан Михалис, сидя в углу дивана, исподлобья смотрел на соседей и молчал. Он недолюбливал эти сборища, а особенно ему претило видеть лоснящийся затылок капитана Поликсингиса, новоявленного черкеса. Женщины, усевшись позади мужчин, тихонько перешептывались. Риньо в комнате наверху стерегла малыша, чтобы не докучал никому своим плачем, а Трасаки отвели место здесь, среди взрослых.

– Садись и слушай, – приказал отец. – Пора тебе становиться мужчиной.

Наконец капитан Поликсингис не выдержал затянувшегося молчания.

– А для чего мы здесь собрались, соседи? – спросил он и сердито покосился на сестру, затащившую его в эту компанию. Хрисанфи убеждала, что всем миром они примут важное решение, как спастись от побоищ. А что он может решить без Эмине? Теперь, что бы здесь ни произошло, его это не больно касается…

Услышав голос Поликсингиса, капитан Михалис вскинул голову и хотел было ответить ему: «Чего тебе здесь надо, Поликсингис-бей? Твое место уже не здесь, а в турецком квартале, твой дом теперь за зелеными воротами!» Но сдержал себя. Ведь он хозяин, нельзя обижать гостя.

И тут выскочил Сиезасыр. Он уже немного пришел в себя: время все раны лечит. Ни разу – ни во сне, ни наяву – не приходил и не пугал его отравленный им Дьямандис. Совершив убийство, Сиезасыр постепенно становился храбрее, увереннее в себе. Стало быть, и он мужчина, раз может убивать. В школе он теперь топал ногами, кричал, порол учеников, не позволял им насмехаться над собой, а сейчас, видя, что брат молчит, заговорил сам:

– Мы собрались сегодня здесь, чтобы решить, как уберечься от турецкой резни. Перед нами, мне кажется, три пути: или тихо сидеть по домам, или попытаться уйти всем через крепостные ворота, разбрестись по деревням, или же подождать, какие вести привезет из Афин Хаджисаввас, узнать, когда прибудут греческие корабли и выручат нас. Вот и надо обсудить всем вместе, избрать наиболее подходящий путь и с Божьей помощью принять решение.

Заскрипели стулья, склонились головы, каждый взвешивал свое мнение. Любое действие порождает противодействие, решать было нелегко…

Первым нарушил молчание лекарь Касапакис. Этот изуродованный оспой толстяк получил образование в Париже. Три месяца посещал он юридический факультет, думая, что изучает медицину. Выжав все, что только можно, из отцовских виноградников, он вернулся в Мегалокастро в цилиндре, привез с собой дочь хозяйки, у которой снимал комнату, и открыл здесь аптеку.

– Есть еще и четвертый путь, учитель! – заговорил он, сверля глазами Сиезасыра. – А что, если прибегнуть к защите великих держав?

– До нас ли им? – возразил Красойоргис. – Очень нужны мы великим державам!

– А почему не попробовать? – подал голос Коливас, который после смерти жены остался с кучей детей мал мала меньше. – Пусть лекарь сходит во французское консульство, попросит защиты. Тем более жена у него француженка…

Коливас завидовал бездетному лекарю и проклинал тот день и час, когда, поддавшись искушению, впервые обнял ныне покойную супругу. А через девять месяцев… Чтоб ей пусто было! Не женщина – фабрика! Коливас обвел присутствующих женщин свирепым взглядом.

Мастрапас раскрыл было рот, чтобы высказать свое мнение, но почему-то застыдился.

– Говори, сосед, не тушуйся! – подбодрил его Титирос.

– Да мне что… Как все, так и я, – выдавил из себя Мастрапас и покраснел.

– Вот что я думаю, братцы, – снова встал, пыхтя и обливаясь потом, толстопузый Красойоргис. – Мне кажется, самый лучший путь – разойтись по деревням. Зачем лезть на рожон? В первый раз, что ли? Говорите, ждать кораблей? Улита едет – когда-то будет! Не то что Греция не захочет нам помочь, а просто не сможет, сердечная! И Турции побоится, и собак европейцев.