Капитан Михалис - [57]

А паша тем временем задремал, откинувшись на мягкие подушки. И приснилось ему, будто гуляет он в саду своей родной Прусы и деревья сплетают над ним свои ветви – одни покрыты ароматными цветами, другие склоняются под тяжестью плодов. И кажется паше, что он попал на небо, и вот-вот выйдет ему навстречу сам Магомет с зеркальцем, гребнем, флаконом духов за широким красным кушаком.

Однако, завернув в один из уголков сада, он видит совсем другое: перед ним старая олива без листьев, без цветов, со скрюченными ветками, не дерево, а будто опаленный молнией обрубок. К тому же на ветвях висят странные плоды – ружья, патронташи, кинжалы, черные платки… Что за напасть! – думает паша и поспешно устремляется туда, где много цветов и фруктов… Но сад куда-то исчез… Вокруг только выжженная земля да камни, и из-за каждого выглядывает либо ружейный ствол, либо серебряный пистоль.

– Да ведь это Крит, Крит! – вскричал паша и проснулся.

Его сеиз Сулейман приоткрыл дверь.

– Паша-эфенди, пришел греческий митрополит. Поднимается по лестнице!

– Ох, Сулейман, и дурной же сон мне привиделся! – сказал паша, отирая с лица холодный пот.

– Ну так что: сказать козлобородому, чтоб убирался восвояси?

Паша подумал немного.

– Нет, пусть войдет, пожалуй! Ихние имамы хорошо умеют сны толковать. Зови его!

Митрополит вошел, и началась церемония приветствий. Встретились два самых влиятельных лица в Мегалокастро: наместник Турции и духовный владыка христиан. Их владения – греческие и турецкие кварталы – тесно соприкасались друг с другом: крест соседствовал с полумесяцем. Временами здесь царили мир и согласие, а то вдруг, одержимые слепой яростью – «критским безумием», – православные и мусульмане вступали в жестокую схватку, норовя перерезать друг другу горло.

Паша пригласил митрополита сесть на мягкий диван, сам уселся рядом, покуривая кальян. Митрополит вытащил афонские четки из черного коралла и принялся перебирать их, обдумывая, с чего лучше начать разговор. В открытое окно слева виднелась тюрьма; справа перед глазами раскинулась пышная крона Большого платана, а если выглянуть в окно, то под платаном можно было увидеть знаменитый венецианский фонтан с мраморными львами. На улице дул знойный ветер.

Паша, подавив зевок, начал первым:

– Полюбуйся, твоя милость, погода-то прямо летняя! О Аллах, как летит время! Вертится точно колесо, и мы вместе с ним. Зима придет – мы стонем: «Ох, какой лютый холод!» Но не успеем всласть пожаловаться на судьбу – уж солнце припекает, опять есть на что сетовать: «Ну и жара, дышать нечем!» А тут и дожди зарядили – слякоть, мокро! Что говорит твоя вера о таких чудесах? – Но, не дав митрополиту рта раскрыть, паша, раздираемый любопытством, снова спросил. – Ты веришь во сны, твоя милость? Откуда они берутся? Кто их нам посылает?

– Иногда Господь, иногда дьявол.

– И ты можешь определить, какой от Бога, а какой от дьявола?

– Тебе, как я погляжу, что-то приснилось, паша-эфенди?

– Да, приснилось, потому и спрашиваю тебя.

– Что ж, рассказывай, паша-эфенди, а я послушаю.

– Говорят, ты сны хорошо толкуешь?

– Коли просветит Господь, то и растолкую.

Паша вздохнул и начал рассказывать. Даже преувеличил малость: дескать, на ветках оливы висели отрубленные головы. Отрубленных голов он не видел – просто так сболтнул, для устрашения.

Митрополит свесил голову с львиной гривой, глубоко задумался, как бы повернуть разговор в нужное русло.

– Ну что, от дьявола? – встревожился паша.

– От Бога. Только боюсь рассердить тебя, паша-эфенди.

– Рассердить? Да разве можно рассердить настоящего мусульманина? Вот, скажем, завтра придет мне фирман от султана с предписанием отрубить мне голову, я, конечно, опечалюсь, но чтоб сердиться!.. Нет, такова, значит, воля Аллаха, в этом мире все предопределено. Поэтому говори все как есть и ничего не бойся.

– Сад в твоем сне, – начал митрополит, собравшись с мыслями, – это сердце доброго человека, твое сердце. И бродишь ты в этом цветущем саду спокойно, мирно, как у себя на родине… Однако судьба забросила тебя далеко от родных мест…

– Истинная правда, владыко. Ты будто в самую душу мне глядишь. Ну а дальше что?

– А увешанная оружием олива – это, конечно, Крит. Ты оказался под сожженным молнией деревом – здесь судьба становится жестокой к тебе… Очень жаль, что ты не досмотрел свой сон. Быть может, провидение возлагает на тебя всю тяжесть выбора, потому и заставило тебя пробудиться.

– Эх, кабы так! Клянусь Аллахом, христиане и турки жили бы в мире и согласии, как братья, будь моя воля. Греки бы работали, а турки вкушали плоды их трудов, и никто бы в обиде не остался.

– На то и власть тебе дана, – сказал митрополит, довольный, что все же сумел навести пашу на размышления. – В твоей власти сделать так, чтобы на острове царили мир и любовь. Одним словом, твой сон – это послание тебе.

– Объясни-ка получше, я что-то не понимаю.

– Ты небось слышал, что христиане и турки в Мегалокастро озлобились друг против друга, потому что один из наших пьяным въехал на коне в турецкую кофейню.

– А по-твоему, это пустяк? Этот гяур опозорил Турцию! – повысил голос паша, глаза его сверкнули недобрым блеском.