Капитан Михалис - [140]

Шрифт
Интервал

«Надежды нет никакой, – гласило письмо. – Европейцы не желают портить с султаном отношения. А султан распоясался и решил отобрать даже те малые привилегии, которые вынужден был дать Криту. Главнокомандующий посланных на Крит турецких войск получил от султана полномочия жечь, убивать, уничтожать христиан. Поэтому снова прячьте оружие и набирайтесь терпения, чтобы не потопить в крови Грецию. Она и хотела бы помочь, да не может…»

Митрополит поднял голову.

– Знаешь, о чем письмо, Козмас? – спросил он.

– Знаю, Ваше Высокопреосвященство.

– Я напишу послание всем капитанам – пусть сложат оружие. Мы не можем поступать так, как нам заблагорассудится. За одного только капитана я опасаюсь – это твой дядя капитан Михалис, буйная голова! Я давно уже предупредил его, чтобы побыстрее скрылся. А после и паша предложил ему мировую: поклялся, что пальцем его не тронет. Знаешь, что он ответил мне? «Разве я вмешиваюсь в твою литургию, владыко? Вот и ты не мешайся в мои дела. Я не склоню головы перед турком, лучше взлечу на воздух!» Ты должен, Козмас, пробраться к нему и поговорить с глазу на глаз.

– Сделаю все, что в моих силах, Ваше Высокопреосвященство, но особых надежд на это не возлагаю. Ведь он такой же, как и мой отец!

Заиграла труба, раздались конский топот и ржание. Митрополит с тревогой посмотрел на Козмаса.

– Это низами, – объяснил тот, – они прибыли с нами. У них приказ грабить и уничтожать все.

– Несчастный остров… – Митрополит простер руки к небу. – Доколе?! Доколе?!

Они помолчали, погрузившись в тяжелые раздумья о судьбах Крита.

– Ты много лет прожил в Европе… – проговорил, наконец, владыка, пытаясь отвлечься от горестных мыслей. – Расскажи, что там делается. Мы здесь живем как в пустыне.

– Да много чего – и хорошего, и плохого. Не знаю даже, откуда и начать.

– В Бога там хотя бы веруют?

– Веруют в новое божество, жестокое и могущественное. Думаю, со временем оно вытеснит религию.

– В какое же?

– В науку.

– Ум без души – дьявол!

– Сущий дьявол, Ваше Высокопреосвященство! Мы вступили в страшное созвездие Скорпиона.

– Другие, может, и вступили, но только не критяне. У нас один Бог, одна вера. Здесь люди бескорыстные, жертвенные. Они еще не вышли из Божьей воли.

Козмас не ответил. Зачем отвечать? Митрополит стар. Он верует – другой опоры у него нет.

– Вот и русские… Они тоже не вступили в созвездие Скорпиона, – продолжал митрополит. – Когда я был архимандритом в Киеве, я понял, что вера не умерла, что Бог по сю пору нисходит на землю и беседует с людьми. Пока существует Россия, мне не страшно!

Козмас встал.

– Я оставляю вас, Ваше Высокопреосвященство, чтобы вы могли составить послание капитанам. Нам нельзя терять время.

– С Богом! Приходи завтра, я приглашу старейшин.


Козмас вернулся домой уже за полночь и поднялся в комнату, где жил мальчиком. Жену он застал на диване плачущей. Он обнял ее, погладил по волосам, затем взял за подбородок, заглянул ей в глаза. Она улыбнулась сквозь слезы.

– Что с тобой? Они тебя обидели?

– Нет… ничего… просто устала. – Она закрыла лицо руками, долго молчала. А потом не выдержала, – все пялились на меня, обнюхивали, отворачивались и перешептывались. Наконец мать меня пожалела, говорит: «А ну-ка, женщины, ступайте с Богом! Невестка устала с дороги. Завтра придете». Взяла меня за руку, привела сюда, в твою комнату. Наклонилась, хотела, наверно, поцеловать, но передумала. «Не слушай их! Ложись и спи!» И вот я сижу здесь и жду тебя…

Козмас нагнулся и, откинув густые вьющиеся волосы, поцеловал жену в шею, а она улыбнулась и закрыла глаза. В комнату вполз лунный луч, упал ей на лицо. Козмас испугался, увидев, какая она бледная. Подхватил ее на руки, уложил в постель.

– Спи, радость моя, ты устала! Все будет хорошо.

Ноэми схватила его за руку.

– Не уходи, я боюсь одна. Ляг со мной.

Она прильнула к Козмасу, спрятала голову у него на груди, прошептала несколько ласковых слов на своем родном языке и уснула.

Полная луна медленно катилась по небосклону, безмолвная и прекрасная. Лунное сияние залило постель, накрыло ее белым пологом. На подушке мерцали рассыпавшиеся золотистые волосы. Лицо спящей будто высечено из мрамора. Козмас протянул руку, чтобы погладить ее, но тут же отдернул – побоялся разбудить. Как я люблю эту женщину! – подумал он. Словами не выразить, как много она для меня значит. Ведь это она открыла мне глаза на мир и на людей, научила жалеть и понимать всех – независимо от расы и веры. Сама судьба в тот вечер за руку подвела ее ко мне… Да нет, какая там судьба! Он тряхнул головой. Я сам в тот вечер схватил ее за руку, и никакая судьба тут ни при чем.

Вспомнилось Козмасу, как стоял он в книжной лавке далекого северного города и спрашивал интересовавшую его книгу. Книги не оказалось. Он разочарованно посмотрел на улицу и увидел проходившую мимо девушку. В одно мгновение оранжевая шелковая блузка скользнула вдоль витрины и исчезла. Козмас вздрогнул: незнакомка сразу наполнила душу красотой и тайной грустью. И блузка на ней была как раз того цвета, какой Козмас больше всего любил.

Молнией мелькнула мысль: а что, если догнать ее? Или не надо? Может, лучше пусть исчезнет, как видение?.. Внезапно он вспомнил одного критского пастуха, который ни разу в жизни не бывал в огромном, на его взгляд, городе Мегалокастро. Слышал только, что там рай, где есть самые дорогие блага мира сего – белые башмаки на толстой подошве, ружья и сабли, бобы и вяленая треска в мешках, а еще пахнущие душистым мылом женщины.


Еще от автора Никос Казандзакис
Христа распинают вновь

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.


Невероятные похождения Алексиса Зорбаса

Творческое наследие Никоса Казандзакиса (1883–1957) – писателя, поэта, драматурга, эссеиста, исследователя и переводчика – по праву считается одним из наиболее значительных вкладов в литературу XX века. Родная Греция неоднократно предоставляла писателю возможность испытать себя и вплотную соприкоснуться с самыми разными проявлениями человеческого духа. Эта многогранность нашла блистательное отражение в романе о похождениях грека Алексиса Зорбаса, вышедшем в 1943 году, экранизированном в 1964-м (три «Оскара» в 1965-м) и сразу же поставившем своего создателя в ряд крупнейших романистов мира.


Последнее искушение Христа

«Последнее искушение Христа» — роман греческого писателя Никоса Казандзакиса, который принес его автору всемирную известность. Впоследствии американский режиссёр Мартин Скорсезе снял по этому роману фильм, также ставший заметным событием в культуре XX века.


Последнее искушение

Эта книга не жизнеописание, но исповедь человека борющегося. Выпустив ее в свет, я исполнил свой долг — долг человека, который много боролся, испытал в жизни много горестей и много надеялся. Я уверен, что каждый свободный человек, прочтя эту исполненную любви книгу, полюбит Христа еще сильнее и искреннее, чем прежде.Н. Казандзакис.


Грек Зорба

Писатель, от лица которого ведётся повествование, решает в корне изменить свою жизнь и стать человеком действия. Он арендует угольное месторождение на Крите и отправляется туда заниматься `настоящим делом`. Судьба не приносит ему успеха в бизнесе, не способствует осуществлению идеалистических планов, но дарует нечто большее. Судьба даёт ему в напарники Зорбу.`Грек Зорба` — роман увлекательный, смешной и грустный, глубокий и тонкий. Мы встретимся с совершенно невероятным персонажем — редчайшим среди людей, живущих на Земле.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.