Капитан Арена - [66]

Когда мы вышли из города, почти совсем стемнело, и, в оправдание нашего бедного погонщика мулов, должен сказать, что в четверти льё от последних домов дорога круто шла в гору и углублялась в такую темную каштановую рощу, что мы и сами, не удержавшись, обменялись взглядами и невольным движением одновременно удостоверились, что капсюли наших ружей и пистолетов на своих местах. И это еще не все; посчитав бесполезным ставить в чересчур благоприятные условия тех, кто мог затаить против нас скверный умысел, мы спустились с верховых животных, передав поводья проводнику, переместили пистолеты из седельной кобуры на пояс и, расположив мулов посреди дороги, сами устроились между ними так, чтобы с обеих сторон они служили нам заслоном; однако, к чести жителей Калабрии, должен сказать, что подобная предосторожность оказалась совершенно ненужной. Мы проделали семь миль, не встретив никого другого, кроме пастухов и крестьян, которые, вместо того чтобы искать с нами ссоры, первыми спешили приветствовать нас неизменным buon viaggiо[20] — пожеланием, которое наш проводник никогда не мог слышать без содрогания.

В Монтелеоне мы прибыли в беспросветной тьме, и потому осмотрительный погонщик мулов остановил нас у первого попавшегося трактира; а поскольку уже в четырех шагах ничего нельзя было разглядеть, то искать чего-нибудь получше не было возможности.

Упаси Господь и моего злейшего врага прибыть в Мон-телеоне в час, когда мы прибыли, и остановиться у метра Антонио Адамо.

В Монтелеоне мы впервые услыхали разговоры о землетрясении, которое три дня назад так неожиданно прервало наш бал. Толчок был достаточно сильный, и, хотя никаких серьезных происшествий не случилось, местные жители на короткое время сильно перепугались, опасаясь повторения катастрофы, полностью уничтожившей в 1783 году их город.

У метра Адамо мы провели одну из самых скверных ночей, какие только нам доводилось проводить. Что касается меня, то я три раза подряд просил сменить на моей кровати три пары разных простыней; причем чистота третьей пары показалась мне настолько сомнительной, что я решил лечь спать одетым.

На следующий день, с рассветом, мы велели оседлать мулов и направились в Пиццо. Взобравшись на вершину горной цепи, уходившей влево, мы вновь увидели море и раскинувшийся на его берегу исторический город, на поиски которого мы сюда прибыли.

Но что мы тщетно, к величайшему нашему сожалению, пытались отыскать в порту, так это нашу сперонару. В самом деле, посмотрев надым Стромболи, поднимавшийся в тридцати милях от нас посреди моря, мы поняли, что ветер не изменился и дул по-прежнему с севера.

По странной случайности в Пиццо мы вошли в день двадцатой годовщины смерти Мюрата.

ПИЦЦО

Бывают на свете ничем не знаменитые города, где вдруг случаются столь неожиданные, столь громкие и столь ужасные бедствия, что названия этих городов внезапно становятся вдруг известными во всей Европе, а сами они высятся среди столетия подобно одной из тех исторических вех, что навечно поставлены десницей Господа: такова судьба Пиццо. Без летописи в прошлом и, возможно, без истории в будущем, город живет своей славой одного дня и превратился в один из величественных этапов наполеоновской эпопеи.

И в самом деле, все знают, что именно в городе Пиццо был расстрелян Мюрат, что там этот новоявленный Аякс обрел мрачную и кровавую смерть, тоже поверив на мгновение, что он избегнет ее вопреки воле богов.

Скажем несколько слов об этой судьбе, настолько исключительной, что, несмотря на память об ошибках, которые связаны с именем Мюрата, оно стало во Франции самым популярным после имени Наполеона.

То была странная судьба: рожденный в трактире, выросший в бедной деревне, Мюрат, благодаря покровительству знатного семейства, сумел получить стипендию в каорском коллеже, который он вскоре оставляет, чтобы завершить в тулузской семинарии свое образование. Он должен стать священником, он уже поддиакон, его называют «аббат Мюрат», как вдруг за незначительный проступок, повиниться в котором он не хочет, его отсылают обратно в Ла-Бастид. Там его ожидает отцовский трактир, где он ненадолго становится старшим лакеем. Вскоре такое существование ему надоедает. И когда мимо его дверей проходит 12-й полк егерей, он идет к полковнику и добровольцем поступает на военную службу. Через полгода он уже вахмистр; однако за дисциплинарную провинность его прогоняют из полка, как прежде прогнали из семинарии. Во второй раз он возвращается к отцу, и тот принимает его лишь с условием, что он займет свое место среди слуг. В это время издается указ о создании конституционной гвардии Людовика XVI, и Мюрат решает вступить в нее; вместе с одним из своих товарищей он едет в Париж. Товарища зовут Бессьер: он станет герцогом Истрийским.

Вскоре Мюрат покидает конституционную гвардию, как прежде покинул семинарию и свой первый полк. В чине младшего лейтенанта он вступает в полк егерей. Через год он уже подполковник. В ту пору это ярый революционер; он пишет в Якобинский клуб, желая сменить свое имя Мюрат на имя Марат. Тем временем наступает 9 термидора, и так как Якобинский клуб не успел рассмотреть его просьбу, Мюрат сохраняет свое имя.