Капитал как власть: к новой космологии капитализма - [2]

В течение тринадцатого и четырнадцатого веков в городах-государствах Италии и в странах Бенилюкс появилась альтернатива сельскому феодальному государству. Этой альтернативой был городской порядок капиталистического бурга (bourg). Правителями бурга были те, кто позже станет капиталистами. Они были владельцами денег, торговых домов и кораблей; Они были руководителями промышленности; они были предприимчивыми приверженцами новых социальных технологий, искателями инновационных методов производства.

Эти ранние капиталисты предложили совершенно новый способ организации общества. Вместо вертикального феодального порядка, в котором привилегии и доходы были получены силой и освящены религией, они создали единый гражданский порядок, в котором привилегии и доходы были получены в результате рациональной производительности. Вместо авторитарного коллективизма они предлагали индивидуальную независимость. Вместо замкнутого цикла перераспределения сельского хозяйства путём конфискации, они обещали неограниченный рост промышленности. Вместо невежества они принесли прогресс и знания. Вместо подчинения они предложили возможности[1]. Это был будущий режим капитала, явно «экономический» порядок, основанный на бесконечном цикле производства и потребления и постоянно растущем накоплении денег.

Первоначально бург (bourg) был подчинён феодальному порядку, в котором он возник, но этот статус постепенно изменился. Бурги стали требовать и получать libertates, то есть дифференцированные исключения из феодальных штрафов, налогов и сборов. Буржуазия признавала легитимность феодальной политики, особенно в вопросах религии и войны, но требовала, чтобы эта политика не затрагивала городскую экономику. На наш взгляд, эта ранняя классовая борьба, конфликт власти между увядающим дворянством и растущей буржуазией является источником того, что мы сейчас считаем за отделение экономики от политики[2].

Экономика считается производительным источником. Это сфера индивидуальной свободы, рациональности, бережливости и динамизма. Она создаёт продукцию, повышает потребление и продвигает общество вперёд. Напротив, политика воспринимается как что-то принудительно-коллективное. Она коррумпирована, расточительна и консервативна. Это паразитическая сфера, которая захватывает экономику, облагает её налогами и вмешивается в её деятельность.

В идеале экономику следует оставить в покое. Политика laissez faire дала бы оптимальный экономический результат. Но на практике, как нам говорят, этого никогда не происходит: политическое вмешательство постоянно искажает экономику, подрывает её эффективную работу и препятствует производству индивидуального благосостояния. Таким образом, либеральное уравнение очень просто: лучшее общество — это общество, в котором больше всего экономики и меньше всего политики.

Марксистский взгляд на это разделение отличается, но не совсем. Для Маркса либеральный проект отделения гражданского общества от государства является вводящим в заблуждение идеалом, если не полным самообманом[3]. Правовой акт отделения частной экономики от государственной политики отчуждает собственность; и именно это отчуждение, говорит он, служит для защиты частных интересов капиталистов от коллективного стремления к свободному обществу. С этой точки зрения кажущаяся независимой политико-правовая структура является не противоположной, а необходимой для материальной экономики: она позволяет органам и бюрократии государства узаконить капитал, придать накоплению универсальную форму и помочь сохранить капиталистическую систему в целом.

Другими словами, Маркс с готовностью принимает либеральную двойственность, но с большими изменениями. Там, где либералы видят несоответствие между экономическим благосостоянием и политической властью, Маркс видит две взаимодополняющие формы власти: материально-экономическую базу эксплуатации и поддерживающую правовую и государственную структуру угнетения.

Исторически, принудительные институты и органы государства развивались как необходимые дополнения к экономическому механизму извлечения излишков: все вместе они составляют тотальность, которую марксисты называют «способом производства». Но взаимосвязь между этими двумя аспектами не является симметричной: в любой конкретной исторической эпохе характер и степень вмешательства государства основываются на конкретных требованиях извлечения излишков. Например, в течение девятнадцатого века, эти требования диктовали невмешательство laissez faire; к середине двадцатого века они призывали к макроуправлению, кейнсианству; и в начале двадцать первого века они предписывают многогранные правила финансового неолиберализма.

Таким образом, в отличии от либеральной космологии, где общество состоит из людей, ищущих полезности (utility-seeking individuals), для которых государство в лучшем случае является специализированным поставщиком услуг, а в худшем — искажений, в марксистской космологии государство необходимо для самого существования капитализма. Но эта необходимость обусловлена тем, что государство отличается от императивов накопления и в конечном итоге подчиняется им.