Канун трагедии - [2]

Противоречивость событий тех лет продолжает служить ос­нованием для разных интерпретаций, порой диаметрально про­тивоположных. Характерной чертой рассматриваемого перио­да истории XX в. является и то, что, несмотря на открытие мно­гочисленных архивов и публикацию тысяч документов, все еще остается немало "белых пятен", тайн, недоговоренностей и пробелов, которые продолжают ставить вопросы перед истори­ками и публицистами.

Острота отношения к событиям Второй мировой войны бы­ла снова и с особой силой продемонстрирована во время празд­нования 60-летнего юбилея победы над фашизмом весной 2005 г. Резкие оценки пакта Молотова — Риббентропа в странах Балтии, в Польше и ряде других государств сопровождались жесткой критикой в адрес России за то, что она публично не осуждает действия Советского Союза в 1939— 1940 гг., не про­износит слов покаяния и извинения. Были неоднократно по­вторены высказывания о советской оккупации Прибалтийских стран, об ответственности Советского Союза наряду с Герма­нией в целом за возникновение Второй мировой войны. В ряде стран изданы новые книги и сборники статей, прошли конфе­ренции и "круглые столы".

Подобная ситуация имела место и в России. В исторической и политической литературе, в ходе дискуссий, в средствах мас­совой информации обозначилась значительная поляризация точек зрения. Большая часть историков отвергала обвинения и позицию ряда политиков, исследователей и СМИ стран Балтии, призывая к более объективным и многоплановым оценкам со­бытий того времени. Вместе с тем некоторые ученые и общест­венные деятели, члены ветеранских организаций, отвергая не­справедливые выпады представителей других стран, реаними­руют оценки событий 1939—1941 гг., которые существовали 15 — 20 и более лет назад и, казалось, уже ушли в прошлое.

Все это добавило интерес и остроту в подходах к освеще­нию событий 1939— 1941 гг.

* * *

Тему нашего исследования составляют прежде всего поли­тика и действия Советского Союза, рассматриваемые в тес­ной связи с общей обстановкой в мире и с позицией других го­сударств — активных участников исторической драмы того времени. Мы уже говорили о необходимости поисков новых документов и свидетельств, но все же главные линии событий и основные факты уже известны, и сейчас центральная задача продолжает состоять в их трактовках и интерпретации, что лишь усиливает размежевание и политизацию исследо­ваний.

В контексте общего анализа советской политики следует от­метить и такую ключевую проблему, как процесс принятия ре­шений, который в Советском Союзе имел свою существенную специфику, особенно касательно внешней политики и междуна­родных отношений. Известно, что по основным вопросам совет­ской политики сталинского периода (в том числе 1939— 1945 гг.) нет подробных сведений и материалов о заседаниях в Кремле. В сталинские времена, да и в последующие годы очень часто ре­шения принимались в результате договоренностей в узком кру­гу лиц, без записей и протоколов и, разумеется, без обществен­ных обсуждений. И как следствие этого историки не располага­ют данными об обсуждении в советском руководстве пакта Мо- лотова — Риббентропа и особенно конкретных мер по его реали­зации, о событиях в Прибалтике в 1939— 1940 гг., на Балканах, визите Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. и т.п.

Больший свет в этом отношении пролили документы из Архива Коминтерна², ставшие доступными в последние годы, но и они позволяют лишь догадываться о характере тех обсу­ждений, которые проходили в высших эшелонах власти. В ди­пломатических документах СССР³ имеется значительное число донесений и телеграмм советских послов из зарубеж­ных стран, но гораздо меньше материалов, характеризую­щих те директивы и послания, которые шли в посольства из Центра.

Аналогичная ситуация существует и в ряде других стран. В нашем распоряжении имеются протоколы заседаний британ­ского кабинета и дипломатические документы Англии, Фран­ции, Германии, США и других стран⁴, но весьма часто и в них недостает так называемой кухни, т.е. тех дискуссий, которые проходили за закрытыми дверями и на которых определялись основные и побочные линии оценок ситуации и конкретной политики. В итоге существующее положение побуждает исто­риков разных стран строить свои догадки и конструировать различные схемы и предположения.

В отечественной историографии можно выделить несколь­ко периодов в освещении событий 1939— 1941 гг.

Литература послевоенного времени вплоть до конца 80-х годов фактически носила полуофициозный характер. В тече­ние многих лет она опиралась на известную справку "Фальси­фикаторы истории"⁵ и на официальные оценки, исходящие от идеологических предписаний и выступлений деятелей совет­ского и партийного руководства. Их смысл сводился не только к оправданию советско-германских договоров в августе — сен­тябре 1939 г., но и к доказательству того, что советская полити­ка имела прогрессивный во всех отношениях смысл; она была проникнута миролюбивыми целями и ставила задачей лишь за­щиту мира и обеспечение интересов безопасности страны. При этом такие официальные труды, как "История внешней поли­тики Советского Союза", "История КПСС", и другие, а также монографические исследования основывались на словах Сталина, сказанных сразу после окончания войны: подписание договора с Германией было верным шагом, позволившим ото­двинуть начало советско-германской войны и принять необхо­димые меры, направленные на обеспечение военно-стра­тегической безопасности и подготовки страны к отражению агрессии.