Кантонисты - [24]

Из расспросов таких новичков кантонисты узнавали где лучше, а лучше означало там, где наказывали березовыми розгами, которые не так жгли тело.

Иные кантонисты, вконец, отчаявшись, кончали жизнь самоубийством: давились, топились, вешались и находили много других способов уйти из жизни. Самоубийц было так много, что для них создавали даже особые кладбища в заброшенных, топких и болотистых местах.

ВЫПУСК В АРМИЮ. КАНТОНИСТЫ-МАСТЕРОВЫЕ

В мае каждого года происходил выпуск в действительную службу тех, которым исполнилось 18 лет. Статные и красивые назначались в специальные полки и в саперы. Остальная масса, так называемая «дрянь» определялась куда попало. Наряду с чисто солдатской дрессировкой часть кантонистов готовили в мастера, обучая разным ремеслам. Портные, сапожники, кузнецы, каретники и т. п. пополняли полковые мастерские; фельдшерские ученики рассылались по военным лазаретам. Слабые здоровьем, неспособные к тяжелому физическому труду, назначались в писаря. Для этого надо было иметь красивый почерк и выдержать ничтожный экзамен. Получив звание писаря, их рассылали по военным учреждениям. Из среды кантонистов же вербовались писаря для канцелярий всевозможных министерств и департаментов. Эти жили привольно и имели привилегии: не знали военной дисциплины, не пересылались с места на место, а потому обзаводились хозяйством. Круг знакомства гражданских писарей составляли мелкие чиновники. Кроме жалованья были у них и побочные доходы от обывателей, имевших дела в канцеляриях. Писаря-ходатаи добывали деньги и мошенническим путем, а потому за ними установилась дурная слава. Вели они не совсем безупречный образ жизни.

Положение же кантонистов-писарей в полках и военных учреждениях было прескверное. Переписывать бумаги приходилось в тесных помещениях со спертым воздухом. Спали в комнатах, где работали, на полу, на столах или на сдвинутых стульях. Несмотря на запрещение заниматься частной перепиской, они, тайком, в часы, свободные от казенной службы и во время вечернего досуга, выполняли частную работу, что еще больше их изнуряло. Живя на скудные заработки, полковые писаря-кантонисты ходили обтрепанными, болели туберкулезом и умирали в госпиталях одинокие и без чьего-либо присмотра и сожаления.

Многие кантонисты к фронту не годились, и немаловажной тому причиной были истязания, часто калечившие их. Корявые и те, кого Бог обидел наружностью, вообще выполняли в школах грязные работы, таскали помои, мусор, прислуживали в бане; их же назначали в мастеровые команды. Обучение ремеслам происходило двояким образом: в казармах и путем отдачи в частные мастерские.

В Петербурге и Москве были ремесленные команды, в которых числились от 700 до 1000 учеников-кантонистов в каждой. Все кантонистские школы страны посылали туда неспособных к фронту. Но петербургская и московская ремесленные команды не могли принять всех, а потому назначенных в мастера отдавали по контрактам частным мастерам. Там их держали до исполнения кантонисту 18 лет и затем назначали в войска, дабы армия имела своих мастеров.

Уровень ремесленной подготовки был невысок. Продукция солдатских швален и мастерских была некачественная. Работали однообразно, по казенному шаблону, да и желания совершенствоваться не было: ведь в казармах работали на солдата, который не взыщет, не потребует ни красоты, ни изящества. Обучение ремеслам вне казармы было успешнее в городах, чем в провинциальной глуши и в деревнях, куда кантонисты также посылались на обучение. Хозяева-ремесленники использовали их для посторонних надобностей. Надлежащего надзора со стороны военного начальства не было и выходили они недостаточно обученными, без необходимой практической подготовки.

Обучавшиеся в городах кантонисты-мастеровые получали более солидные знания.

Несладка была жизнь «контрактных» у хозяев-мастеровых. Работу начинали в 6 утра, кончали в 9 вечера, а когда бывали экстренные заказы, засиживались и за полночь. Кормили плохо и недостаточно. В первые 2–3 года «контрактный» выполнял всю домашнюю работу в доме вплоть до укачивания хозяйского ребенка. Спали кантонисты на полу в мастерских, помещавшихся обычно в подвальных этажах. Тюфяком служил половик, концом которого и накрывались. В баню ходили редко, а из-за тесноты и грязи насекомые заедали. Зимой и летом они одевались в одинаковые лохмотья; белье висело на них лоскутами, сапоги — дырявые. Правда, кантонисты-мастеровые имели при себе форменные шинели, брюки, шапки, сапоги, но носить их запрещалось. Казенное имущество берегли для инспекторских смотров.

Выпуск в армию был большим событием в жизни школы и вызывал оживление, суматоху и радость. Еще больше волновались и тосковали те, кому еще суждено было оставаться в стенах школ несколько лет. Тяжела была для них разлука и они горячо завидовали своим уходящим товарищам.

А с уходящих, у кого были деньги, присланные родными и хранившиеся в заведении, высчитывали по рублю… за розги, которыми их же секли.

До отправки выпускников по местам назначения в городе совершался настоящий разбой. У кантонистов существовал издавна обычай расплачиваться с начальством на прощанье за все те муки, которым они их подвергали, и этот обычай исполнялся нерушимо.