Кант: биография - [62]
Недавно над академическим горизонтом появился метеорит. Магистр Вейман попытался в достаточно бестолково и невнятно написанной диссертации против оптимизма произвести торжественный дебют на этой сцене, на которой и так столько же клоунов, сколько в театре Хельфердинга. Его известная нескромность заставила меня отклонить его приглашение выступить в роли ответчика. Но в программе моих лекций, которую я представил уже после появления его диссертации и которую господин Беренс принесет Вам вместе с еще парой небольших текстов, я кратко защищал оптимизм от Крузия, не думая о Веймане. Тем не менее в нем разлилась желчь. В следующее же воскресенье он издал брошюру против предполагаемого нападения на него – полную нескромности, искажений и т. д.
Общественное суждение и очевидная неуместность кулачной драки с Циклопом, не говоря уже о спасении самой брошюры, о которой, вероятно, забыли бы тут же, как только появилось бы возражение на нее, заставили меня ответить наиболее подходящим образом: молчанием[482].
Возможно, Вейман и заслуживал молчания, но едва ли он ошибался, думая, что Кант, нападая на Крузия, отвергает и его диссертацию как недостойную даже обдумывания или упоминания. Одно точно – поскольку диссертация Веймана представляла собой по большей части подытоживание работ Крузия, и поскольку каждому было ясно, что он его последователь, все в Кёнигсберге приняли брошюру Канта за нападение на нового магистра.
Не сказать, чтобы отношения Веймана и Канта много потеряли от этой ссоры. Они и так уже сражались за одних и тех же студентов, и Вейман был успешнее Канта. Андрей Болотов (1738–1833), посещавший лекции Веймана в то время, сообщал, что тот тайно пытался переманить студентов у других преподавателей, и что остальные («все» вольфианцы, согласно Болотову) были настроены против него и усложняли ему жизнь. Пиетист Вейман имел большое влияние на студентов, в результате чего
…многие его студенты отдалились от прежних учителей и, следуя за магистром Вейманом, уже вооруженные теперь лучшими правилами, мыслями и доказательствами, стали настоящими противниками этих преподавателей и больше не терпели поражений в обычных диспутах[483].
Более того, философия, которую проповедовал Вейман, а именно философия Крузия, имела дополнительное преимущество: она «превращала любого, кто к ней приблизится, даже сам того не желая, почти автоматически в христианина»[484]. Болотов тоже «лично созерцал великого или, проще говоря, бестолкового Канта». Он отвергал «вольфизм» Канта, как и вольфианство других кёнигсбергских преподавателей[485]. Покидая Кёнигсберг, Болотов подарил Вейману овчинный тулуп, чтобы тот не мерз[486].
Чего добивался Кант, нападая на позицию Веймана? Можно, пожалуй, сказать, что речь шла о проведении линий фронта. В своей диссертации Вейман изложил свои убеждения, и она определяла повестку дня. Кант выражал сомнения по поводу последовательности и философской ценности такой повестки. Студенты, в то время выбиравшие лекции на предстоящий семестр, тоже знали, что поставлено на карту в этом споре. С одной стороны был новый приват-доцент, намеревавшийся придать новую силу лагерю пиетистов, защищая идеи Крузия; с другой – еще один довольно молодой преподаватель, пытавшийся пересмотреть философию, модифицируя учение Баумгартена в направлении британской философии. Это была еще одна стычка в долгой университетской битве между теми, кто считал философию служанкой теологии, и теми, кто считал ее независимой дисциплиной.
Как и Кант, Гаман не особенно уважал Веймана. Он сообщал:
Я лишь бегло заглянул в его диссертацию, и у меня пропало всякое желание читать ее; я заглянул в аудиторию, где проходила диспутация, и у меня пропало всякое желание слушать. Останься дома, сказал я себе, чтобы не сердиться и не злить других. Но я пошел на защиту диссертации. Господин магистр Кант был приглашен оппонировать, но он отмолчался и вместо этого издал сочинение, приглашающее к его лекционному курсу об оптимизме, которое я сохраню для вас. Он и мне прислал один экземпляр. Я не понимаю его резонов, но его яркие догадки – это слепые щенки, которых сука преждевременно произвела на свет. Если бы опровержение их стоило того, то я бы попытался в них вникнуть. Он апеллирует к целому в своих суждениях о мире. Для этого нам нужно знание, которое больше не состоит из кусочков. Аргументировать от целого к части все равно что аргументировать от неизвестного к известному[487].
Когда Кант не ответил на письмо Гамана об учебнике по физике для детей, Гаман подумал, что с ним обращаются так же, как с Вейманом. Он утверждал, что для него это «оскорбление»[488]
