Кант: биография - [58]
В то время Кант стал образцом элегантности, блистал на светских мероприятиях умом и остроумием. Он стал «элегантным магистром» (ein eleganter Magister), человеком, который очень заботился о своем внешнем виде и чья максима заключалась в том, что «лучше быть дураком модным, чем дураком не модным». Наш «долг – не производить неприятного или даже необычного впечатления на других»[451]. В 1791 году датский поэт находил «отрадным, что Кант предпочитает несколько преувеличенную элегантность (Galanterie) небрежности в одежде»[452]. Он всегда следовал «максиме», что цвет платья должен следовать природным цветам. «Природа не создает ничего, что не радовало бы глаз; цвета, которые она соединяет, всегда точно соответствуют друг другу». Соответственно, коричневый сюртук требовал желтой жилетки. Позже Кант предпочитал смешанные (meliert) цвета. В рассматриваемый период он был больше склонен к расточительности, носил сюртуки с золотой оторочкой и церемониальную шпагу[453]. Он выглядел совсем не так, как его кёнигсбергские коллеги, тяготеющие к духовенству и пиетизму, – те ходили скромнее, в черном или, самое смелое, в сером[454].
Кант был очень привлекателен внешне: «Волосы у него были светлые, цвет лица свежий, а на щеках даже в старости был виден здоровый румянец». Его взгляд был особенно пленителен. Как воскликнул один современник: «Но где мне взять слова, чтобы описать вам его взгляд! Он будто соткан из небесного эфира, и сквозь него зримо сияет глубокий взор ума, огненный луч которого немного скрыт легким облаком. Невозможно описать завораживающее действие его взгляда и мои чувства, когда Кант, сидя напротив меня, вдруг поднял на меня свои опущенные глаза. Мне тогда казалось, что я смотрю сквозь этот голубой эфирный огонь в святая святых Минервы»[455].
Однако при росте 5 футов и 2 дюйма (1 метр 57 сантиметров) и худощавом телосложении он не был атлетом и не выглядел внушительно. Грудь его была несколько впалой, что затрудняло дыхание, и он не переносил тяжелых физических нагрузок. Временами он жаловался, что ему не хватает воздуха. Хрупкий и чувствительный, он был склонен к аллергическим реакциям. Свеженапечатанные газеты заставляли его чихать. Соответственно, если он верховенствовал в разговоре или в обществе, то не благодаря своим физическим данным, а благодаря обаянию и остроумию. Во многом он воплощал идеал интеллектуала и литератора, сформированный в период рококо в Германии и Франции[456]. Поэтому вполне вероятно, что Кант действительно советовал молодому Гердеру «не чахнуть слишком много над книгами, а скорее следовать его [Канта] собственному примеру»[457].
Сведения о том, насколько важна была элегантность в Кёнигсберге в то время, а особенно для Канта, можно также почерпнуть у Боровского, который сообщает, что на одном из занятий по диспуту, которые вел Кант, студент выдвинул тезис, «что общению вообще и особенно среди студентов должна быть присуща грация (Grazie)». Кант не отверг этот тезис, но пояснил, что распространенное немецкое понятие Höflichkeit, или «вежливость», на самом деле означает «придворные» или «благородные» манеры и, таким образом, связано с определенным сословием. Вместо того, утверждал он, нужно стремиться к определенной «учтивости (Urbanität)»[458]. Другими словами, хотя Кант и «общался с людьми всех сословий и завоевывал подлинное доверие и дружбу», он никогда не забывал о своем происхождений[459]. Таким образом, республиканские идеалы, которые он позднее сформулировал в своих политических трудах, были укоренены в его личной жизни.
Тема элегантности в XVIII веке была неизбежно связана с отношениями между полами. Часто считают, что Кант, который никогда не был женат и который – насколько нам известно – никогда не занимался сексом, почти не общался с женщинами, но это не так. Вдобавок к тому, что он был любимчиком графини Кейзерлинг, Кант общался и с другими женщинами, которые помнили о нем долгое время после расставания. Самой первой была, пожалуй, Шарлотта Амалия из Клингспора. В 1772 году она писала Канту, что убеждена в том, что он по-прежнему ее друг, «как Вы были тогда», то есть во второй половине пятидесятых годов, и заверила его, что извлекла пользу из его «благожелательного наставления», что «в философии истина – это все, и что философ обладает чистой верой». Она поблагодарила его и за то, что он послал ей когда-то «Воспоминания о подруге» (Erinnerungen an eine Freundin) Кристофа Мартина Виланда (1733–1813), и за то, что пытался воспитать ее, еще молодую женщину, при помощи приятной беседы. То, что Кант прислал ей это стихотворение Виланда, дает нам по крайней мере некоторое представление о его отношении к ней
