Кант: биография - [187]
Именно такую саморазрушительную религиозную политику Кант наблюдал в Пруссии в 1788–1790 годах. Он обращался не только к широкой публике, но и к Фридриху Вильгельму II. Его «Религия» была не просто теоретическим трактатом, задуманным как вклад в философию религии, но и политическим актом. По сути, это был прежде всего политический акт. Кант надеялся (возможно, наивно) изменить поведение своих читателей, в том числе короля. «Религия» была также провозглашением верности Канта Лессингу и Мендельсону. «Религия» Канта, «Воспитание человеческого рода» Лессинга, «Иерусалим» Мендельсона, а также многочисленные статьи в Berlinische Monatsschrift, даже менее известные – все это были доблестные попытки ввести в Пруссии ту религиозную свободу, которая к тому времени уже была достигнута в Соединенных Штатах. Лессинг и Мендельсон были мертвы. Кант продолжал борьбу. То, что он был озабочен не только религиозной свободой, но и в конечном счете полноценной свободой личности, ясно из сноски, в которой он замечает:
Признаюсь, что мне решительно не по вкусу употребляемые порой даже и очень умными людьми выражения: известный народ (в смысле введения узаконенной свободы) не созрел для свободы; крепостные помещика для свободы еще не созрели; и далее: для свободы веры люди вообще не созрели. Но, если исходить из подобных предположений, свобода никогда и не наступит, ибо для нее нельзя созреть, если предварительно не ввести людей в условия свободы.
Явно намекая на Французскую революцию, он продолжает:
Первые попытки бывают, конечно, вполне неумелыми и обыкновенно сопровождаются большими затруднениями и опасностями. однако для пользования своим разумом созревают не иначе, как в результате собственных усилий. Я не имеют ничего против, если власти, вынуждаемые обстоятельствами момента, будут отодвигать освобождение от этих трех оков весьма и весьма далеко. Но превращать в принцип то положение, что для подчиненных им людей свобода вообще не годится. это уже вторжение в сферу власти самого божества, которое создало человека для свободы[1460].
Это означало не только свободу вероисповедания, но и свободу личности и свободу от всякого рода кабалы. Можно было ожидать, что сильные мира сего дадут на это быстрый и решительный ответ.
«О поговорке»: обращаясь к «земным богам»
Но ничего не произошло, по крайней мере поначалу. Кант оставался несколько настороже, но не слишком. В марте 1793 года берлинский издатель Иоганн Карл Филипп Шпенер попросил его переиздать статью 1784 года «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане». Кант отказался, отметив, что пигмей, которому дорога его шкура, не должен вмешиваться, когда «сильные мира сего находятся в состоянии помутнения, независимо от того, происходит ли оно от дыхания богов или от вулканических газов»[1461]. В сентябре 1793 года в Monatsschrift вышла статья, которую Кант обещал Бистеру годом раньше. Она была озаглавлена «О поговорке: „может быть, это и верно в теории, но не годится для практики“»[1462]. Однако вряд ли ее можно назвать исключительно моральной статьей. Кант рассматривал в ней такие вопросы, как свобода печати, право на революцию, право вести войну, сохранение мира, а также природу и авторитет правительства в целом. Это был еще один вклад в политическую дискуссию, которой, с точки зрения короля, лучше бы вообще не было.
Статья состоит из трех частей. В первой Кант рассматривает отношение моральной теории к моральной практике. Она была написана, чтобы ответить на «некоторые возражения» со стороны Гарве, более консервативного, чем Кант. Во второй части речь идет об отношении теории к практике в государственном праве, и она была эксплицитно направлена против Гоббса. В заключительной части рассматриваются вопросы теории и практики в международном праве. Кант развивает здесь то, что он называет «космополитической» точкой зрения, направленной против Мендельсона. Это разделение выражает три точки зрения на мир, которые человек может принять: 1) частного гражданина и делового человека, 2) «государственного мужа» и 3) «светского человека» и «гражданина мира».
Гарве утверждал, что кантовское различие между поступками, совершаемыми непосредственно из долга, и поступками, совершаемыми сообразно долгу, попросту не выдерживает критики. Первое возражение Гарве состояло в том, что для того, чтобы действовать нравственно, согласно Канту, мы должны отказаться от желания быть счастливыми; но это противоречит природе. Ответ Канта: я никогда не требовал ничего подобного, а если бы и требовал, то просил бы невозможного. Второе возражение Гарве состояло в том, что мы никогда не можем точно знать, действовали ли мы лишь из долга или из эгоистических соображений. Поскольку это различие имеет принципиальное значение для кантовской морали, то это была серьезная критика. Кант отвечает:
