Кант: биография - [186]

…нам не следует только, превращать в религиозный догмат то положение, что будто бы исторические знание, вера и их исповедание сами по себе есть нечто такое, что может сделать нас угодными Богу[1450].

Имеет значение моральная установка, а не внешняя оболочка. В третьей книге, или третьей части «Религии» Кант возвращается к вопросу о надежде. Однако он имеет в виду надежду не на вечную жизнь и спасение для индивида, а на «царство Божье на земле» или на установление «этически-гражданско-го общества», в котором люди «объединены под началом тоже общественных, но свободных от принуждения законов, то есть только законов добродетели»[1451]. Далее Кант утверждает, что такое сообщество следует понимать как сообщество «под Богом», и поэтому моральное состояние должно пониматься как церковь. В то время как все исторические церкви зависят от исторической, богооткровенной или «церковной» веры, Кант надеется, что в конце концов возникнет «чистая вера» моральной религии. В самом деле, он утверждает, что постепенный переход церковной веры к чистой религиозной и есть пришествие царства Божьего. Эти взгляды Канта кажутся несколько натянутыми, особенно его аргумент о том, что этическое сообщество должно быть сообществом под Богом. Мы должны исходить из того, что есть Бог как высший законодатель, поскольку нравственные законы – это по сути внутренние законы, а сообществу нужны юридические законы, то есть внешние. Эти внешние законы должны сообразовываться с этическими законами, иначе говоря, они должны быть в то же время истинными обязанностями, и тот, кто действительно знает наши сердца, является единственным, кто может установить такие законы.

Во втором разделе этой части работы Кант переходит к изложению исторического хода постепенного установления царства Божьего или господства добра на земле. В этом наброске он отвечает на вопрос: «Какое время во всей до сих пор известной церковной истории было наилучшим?» Он «не колеблясь» говорит: «это – настоящее время». Причина этого заключается в том, что он видит, как в это время сеются семена истинной религиозной веры. «В делах, которые по своей природе должны быть моральными и улучшающими душу, разум» высвободился «из-под гнета постоянно подверженной произволу истолкователей веры»[1452].

В заключительной части, посвященной религии и поповству, он бескомпромиссно нападает на внешние религиозные практики, утверждая, что надо различать истинное служение церкви и поддельное служение. Религия, «рассматриваемая субъективно», есть для Канта не что иное, как «познание всех наших обязанностей как божественных заповедей». Таким образом, он различает богооткровенную и естественную религию, основываясь на том, является ли первичным долг или божественная заповедь. В богооткровенной религии «я заранее должен знать, что нечто есть божественная заповедь, дабы признать это моим долгом»; в естественной религии долг стоит на первом месте[1453].

Кант утверждает, что христианство можно считать и естественной, и ученой религией. Как естественная религия, она «для всех людей может быть сделана понятной и убедительной с помощью их собственного разума». Это религия, возможность и даже необходимость которой стала наглядной на единственном примере, причем «ни истинность ее положений, ни авторитет и достоинство вероучителя не нуждаются в каком-либо другом удостоверении»[1454]. Это то, что показали первые три части работы.

Поскольку христианство основано не только на разуме, но и на фактах, это не просто религия, но и определенного рода вера. Если эти факты приобретают первостепенное значение, а рациональное и нравственное содержание религии становится второстепенным, то религиозное служение становится «мнимым» или «лжеслужением». В самом деле, Кант принимает «как правило следующее, ни в каких доказательствах не нуждающееся положение», что любое служение Богу сверх «доброго образа жизни» есть лишь «религиозное заблуждение и лжеслужение Богу»[1455]. Только моральное служение делает нас угодными моральному Богу. Молитва, литургия, паломничество и исповедь ничего не стоят. Нет никакой разницы между тибетцем, крутящим молитвенный барабан, католиком, произносящим псалмы, или протестантом, молящимся без заранее заданной формулы. Все они обманывают себя. Ничего хорошего такие формы поклонения не принесут, они могут даже привести к фанатизму и тем самым к «моральной смерти разума, без которого, разумеется, не может существовать никакая религия как таковая, которая, как и вся нравственность вообще, должна быть основана на принципах»[1456].

Но Канту и этого недостаточно. В предпоследнем параграфе второго раздела этой части работы он критикует «поповство» официальных христианских церквей, указывая, что между «чувственным вогулом, который лапу медвежьей шкуры утром кладет себе на голову с короткой молитвой: „Не убей меня до смерти!“» и «утонченными пуританами и индепендентами в Коннектикуте», возможно, и есть значительное различие в манере веровать, но существенной разницы между ними нет. Европейский прелат, управляющий одновременно и церковью, и государством, не отличается от тунгусского шамана