Каньон-а-Шарон - [33]

Бывал здесь и я, приезжал на своем «фиате», выбирая штукатуров и плиточников, — мы пристраивали к дому второй этаж. На стекло машины я приклеил объявление о ее продаже, и вот однажды — в тот день я остановился не для того, чтобы взять специалиста, а по другой причине, — с бордюра поднялся худой усатый человек.

— Сколько хочешь за «фиат»?

— Тысячу.

— Много, — сказал он, хоть было до смешного мало. — Я покупаю на запчасти. Дешевле не отдашь?

— Нет.

— Работы нет?

— Нет.

— Я могу работать за машину. Сделаю на тысячу шекелей и заберу.

Он держал синюю сумку, из которой торчали мастерок и кельма.

Я сказал:

— Садись.

Договариваться было удобнее дома: там я мог диктовать условия, а ему некуда было деваться — не возвращаться же к шапочному разбору назад на мост. Он понимал это, но принял как должное и сел с удовольствием, положив сумку на худые колени.

Впалые щеки, светлые глаза и пушистые усы, как у польских шляхтичей, делали его похожим на белорусского бабника.

— Как тебя зовут?

— Асаф.

Нужно все-таки объяснить, почему я избавлялся от «фиата», к которому мы с Ирой успели привязаться. К тому времени мы встали на ноги, в саду было сорок с лишним детей, работали повариха и две воспитательницы. Появились деньги, и мы начали строить второй этаж. Мы закрыли сад на летние каникулы и надеялись кончить стройку к первому сентября. За месяц поставили перекрытия и стены, положили каменные полы, и вдруг грянуло: банк отказался оплачивать чеки, счет арестовали.

Мы решили, что это недоразумение. Дашка и Фима полетели в банк, подняли бумаги — Фима стал сползать с кресла, закатывая глаза. Несколько лет назад он подписал одному приятелю обязательство гаранта. Приятель тогда создал фирму и арендовал офис. Фима давно забыл и про подпись, и про приятеля. Между тем фирма лопнула, компаньоны приятеля надули его и удрали за границу, приятель обанкротился, и теперь по договору семьдесят тысяч шекелей за аренду офиса должен был платить гарант, то есть Фима.

Из банка Фима бросился к приятелю. Тот жил в хорошей квартире, ездил на новой «тойоте». Фиме он сказал:

— Эти сволочи свалили за границу. Уверен, что тип, который сейчас требует деньги, в сговоре с ними, тоже в их шайке, у них все заранее было обдумано. Я платить не собираюсь. И ты не плати.

— Как же я могу не платить, если арестован мой счет и все поступления идут туда! У меня уже сняли шестьдесят тысяч!

— Тогда они пропали, — сказал приятель, — ничего не сделаешь.

— Но я-то при чем? Это же тебя обманули, а не меня! Я твоих друзей в глаза не видел, я тебе гарантию давал, а не им! Ты ж мне сказал, что, подписывая, я ничем не рискую!

— Что я могу сделать? — сказал приятель. — У меня нет денег.

— Ты можешь продать машину.

— Лучше ты ничего не придумал?

Фима обругал приятеля и побежал к нам:

— Я ему сказал… Ну, я ему все в глаза сказал…

Дашка разъярилась:

— Какая разница, куда ты ему сказал, в глаза или в задницу? Cемьдесят тысяч — цветочки, еще проценты пойдут, до конца жизни не расплатимся! Ты мужчина или нет? Ты должен был прижать его и объяснить: или он отдает деньги, или пусть прощается с жизнью, сволочь такая.

Коля обдумывал предложение жены всерьез:

— Наймем этих, как их теперь называют, есть такие специалисты, взыскивают с должников, они вытрясут из него все до шекеля, и машину продаст, и квартиру.

— Надо поговорить! — заводила его Дашка. — Так, чтобы понял! Если вы, мужики, не можете, я сама поговорю!

Ира в ужасе смотрела на нее:

— Да вы ж в тюрьму сядете. Тоже мне, крутые. Может, у кого-нибудь такое и получается, но не у Фимы же или Коли, смешно, ей-богу.

Дашка опомнилась:

— Ты права, мама. Надо срочно переводить сад на мое имя, деньги — на мое имя, спасать что еще можно.

Легко сказать — на ее имя. Потому-то и записали все на имя Фимы, что у него, кончившего курсы, было разрешение открыть сад.

— Ладно, с этим что-нибудь придумаем. Без паники.

Она и Коля, в общем, держались хорошо, а в Фиме что-то надломилось: вместо того, чтобы думать, как выкрутиться, он все вспоминал, кому, когда и почему подписывал и что было сказано при этом.

Непонятно было, что делать с домом. Брать дополнительную ссуду в банке? Экономя каждый шекель, мы решили обходиться «субарой» Фимы, а «фиат» продать не потому, что за него что-то дадут, а чтобы не платить страховку. Я повесил объявление на боковое стекло. Покупателей не было, и «фиат», пока суд да дело, возил доски, мешки с цементом, бетонные блоки. Садился иногда на рессоры и скрежетал, но тянул. Ира сказала:

— Старается. Чувствует, что мы решили его продать.

Я привозил штукатуров, плиточников и плотников, Яков сделал инсталляцию и крышу, а два его приятеля — электропроводку и окна, согласившись растянуть выплаты на год. Остальное я делал сам, работая с рассвета до полуночи.

Асаф появился за несколько дней до открытия сада, в конце августа. Он все сразу понял и, быстро обойдя дом, перечислил все работы, которые сделает. Сам предложил облицевать камнем фасад. Я колебался: были вещи понужнее, но Дашка уцепилась:

— Фасад нужен. Это лицо. Кто захочет отдавать своего ребенка в трущобу?