Каникулы совести - [2]

Для ясности. Прибедняться, конечно, глупо. Я — серьёзный учёный, имею научные звания и правительственные награды. Широко известен в узких кругах и тэдэ. Но вот именно — в узких. К числу мировых корифеев не принадлежу. Не делал и сенсаций. Среди моих работ нет ни одной, что как-то особо блеснула бы, прогремела какой-нибудь смелой идеей или подачей. Тихо-мирно разрабатываю вот уже много лет одну не особо популярную тему: «Осознание бессмертия души в лечении депрессий и других психогенных расстройств». И то больше для удовольствия. В общем, я не какой-нибудь там шибко одарённый. И даже не усидчивый. На меня работает только мой возраст, давший мне время понемногу, не торопясь, добиться всего, что тешит сейчас моё научное тщеславие. Спасибо предкам, что оставили мне в наследство крепкое здоровье, а то я, пожалуй, и не состоялся бы.

Шучу, конечно, даже среди моих ранних работ есть несколько, которыми я очень доволен. Например: «Иллюстрация к жизни», «Что там?», «Дьявол в подвале», — и тд. Но и они все, вместе взятые, едва ли могут служить поводом для того, чтобы мне вот так запросто, с утра пораньше названивали персоны такого уровня.

А тут ещё этот дурацкий джаз. Понятно, что он сейчас разливался в моей трубке не случайно. Глупо было бы думать, что всесильный министр, решив побеседовать с народом, не успел допить свой утренний чай и попудрить носик. Нет, то был обычный для наших спецслужб акт гуманизма и деликатности. Мне давали время, чтобы придти в себя и настроиться на серьёзный лад — насколько это вообще возможно после такого удара пыльным мешком по голове. Там, в Институте, вполне объективно оценивали действие, производимое именем Кострецкого на простого россиянина вроде меня.

Но тут они чуток промазали. Нет чтобы настраиваться — я упоённо занимался всякой ерундой: ждал, что вот сейчас в трубке раздадутся бравурные звуки фанфар — и молодой голос радостно сообщит, что меня разыграли и я должен подъехать в их офис на Маяковке, чтобы получить приз: оранжевую майку со свистком в пузе и логотипом «Аудио Х». Идите вы со своей майкой тра-та-та, грязно выругаюсь я на всю Россию, прежде чем они успеют спохватиться и прервать трансляцию. А, впрочем, нет. Передачу, не дай Бог, слушает кто-нибудь из моих пациентов, и подобная несдержанность может негативно сказаться на результатах терапии. Ладно уж, давайте вашу майку. Оранжевый цвет сейчас в моде. На международном научном симпозиуме в Каире я произведу в ней фурор, мечтательно подумал я за долю секунды до того, как печальный саксофон умолк, а в трубке раздалось вкрадчивое, слегка гнусавое:

— Анатолий Витальевич? Доброе-доброе утро, мой дорогой!..

— и я вдруг с испугом вспомнил, что подобные розыгрыши были запрещены в России под страхом уголовной ответственности ещё десять лет назад.

«Тут и сел старик» — как сказал бы поэт Твардовский.

В панике я пытался ухватиться за тень шанса, что надо мной шуткует кто-то из коллег. Но себя-то ведь не проведёшь. Я опытный (неплохой, как говорят!) клиницист. Терпеть не могу учёных-сухарей, с головой ушедших в теорию, эдаких научных кротов. Я стал психотерапевтом, чтобы помогать людям, а не делать на их бедах себе имя. И, хоть я специалист очень востребованный и занятой, но по вторникам и четвергам с 10.00 по 17.30 у меня прямая линия, куда любой может позвонить и рассказать о своих душевных неурядицах. (Звонок платный). Я работаю так уже почти тридцать лет — не столько ради заработка (пенсия у меня приличная, да и за статьи кой-чего набегает), сколько по некоторым личным причинам — на них не время сейчас останавливаться. Так вот, за годы телефонной практики я научился безошибочно различать тончайшие нюансы и оттенки человеческого голоса. Пациент ещё ничего не рассказал о себе, только поздоровался, — а я уже могу с большой вероятностью определить его запрос, бытовые условия, социальный статус и даже состояние здоровья. А уж идентифицировать голос, который я миллион раз слышал по аудио и видео, для меня, извините, не проблема.

В общем, хошь-не-хошь, а приходилось смириться с очевидностью. На связи был именно он. Игорь Кострецкий. Его кругленькое похохатывание, известное на весь мир, по какой-то неизвестной причине вкатилось нынче в мою спальню.

Ну и дешёвки же вы, голубчики, зло подумал я. В народ спускаетесь? Снисходите до личных разговорчиков? И, небось, думаете, что мы, простачки, от радости и страха в штаны наделаем?.. Да кто ты, собственно, такой? Я и сам видывал виды, да я уже доктором наук был, когда ты, сопляк, только в нулёвку пошёл! Я покажу тебе супер-пупер-класс!

И показал, не сомневайтесь. На его отточенное, хорошо поставленное, полное тончайших тональных модуляций приветствие, где всего было в должной «плепорции» — и добродушия, и строгости, и фамильярности доброго барина-либерала, и (что да, то да!) почтения к моим зашкаливающим годам, — я совершенно ровным и даже слегка обрадованным тоном ответил как бы старому коллеге, даже приятелю:

— А-а, доброе, доброе, Игорь Игоревич!..

— но больше ничего не сказал и не спросил, не выказал ни удивления, ни испуга, а лишь терпеливо — хоть мне и было весьма не по себе — стал ждать, что будет дальше.