Каникулы на колесах - [36]

Тут только меня осенило.

— Понял! — ликующе шепнул я Наташке, касаясь губами ее уха. — Археологи это, вот кто. Они раскопки ведут. Ищут древние человеческие поселения.

Окончательную очистку черепа, а за ним и всего скелета старичок, как видно, начальник отряда археологов, не доверил никому. С трудом присев на корточки, он бережно обмахивал волосяной кистью мелкие комочки земли, пока перед ним, словно впаянный в грунт, не обнажился весь скелет древнего человека. Скелет лежал, подтянув костяные ноги к ребрам груди. Пустые черные глазницы черепа печально смотрели на нас. Около черепа стоял глиняный горшок, заполненный доверху какими-то бусами и железками.

Рабочие, занятые раскопкой других отсеков-долек кургана, побросали лопаты и вместе с нами теснились на бровке, разглядывая находку.

— Ба-а, здоровущий какой! С Петра Великого ростом будет.

— Сурьезный мужчина, ничего не скажешь.

— Товарищ профессор, — спросил один из рабочих старичка в кителе, — а почему скелет такой скрюченный?

Мы с Наташкой навострили уши, придвинулись поближе к старику-профессору. А в самом деле, почему?

— Суеверный страх перед покойниками не исчез и до наших дней, — сказал профессор, выпрямляясь, отряхивая белые штаны. — А в те далекие времена люди были твердо убеждены, что они могут вредить живым. Вот и связывали мертвеца по рукам и ногам ремнями, часто втискивали в тесный сруб, настоящий блиндаж с потолком из накатника, насыпали сверху целый курган, чтоб мертвец не смог выбраться наверх. У археологов этот период так и называется периодом срубной культуры.

— А что, разве находили остатки таких срубов? Вот же тут ничего нет.

— Не тот грунт. А при других, благоприятных, условиях дерево может сохраниться в земле до трех тысяч лет. Археологам известны такие примеры.

Стоя за спинами рабочих археологической партии, чтоб не мозолить глаза профессору, мы внимательно слушали все, о чем он рассказывал. Оказалось, что эта партия ищет тут, в так называемом культурном слое почвы, древние поселения и погребения. Моя догадка оказалась верной. Но выяснилось и много нового для меня. Впервые я услышал, что в центре Москвы толщина этого самого культурного слоя достигает восьми метров! Что раскопки римского города Помпеи, погибшего после извержения Везувия, длятся уже больше двухсот лет. Особенно поразило меня, что пыльца растений, казалось бы, такая нежная, сохраняется в болотах иногда тысячелетия, и по ней археологи определяют, в каких природных условиях жил тут древний человек, какие тогда тут были растения, даже какой был климат в ту далекую эпоху.

Под конец я настолько осмелел, что высунулся вперед и задал профессору вопрос, который давно вертелся у меня на кончике языка:

— А почему вы работаете лопатами? Ведь если подогнать сюда бульдозер или экскаватор, он за полчаса…

Докончить я не успел. Рабочие дружно подняли меня на смех, Наташка дернула за рукав, но профессор, даже глазом не моргнув, все так же терпеливо объяснил:

— А потому, мой молодой любознательный друг, что археолог не имеет права упустить в тоннах земли хотя бы одну бусинку из ожерелья какой-нибудь древней красавицы, умершей тридцать — сорок веков тому назад. Возможно ли это, если мы начнем черпать землю ковшом экскаватора? Вот мы и действуем сначала лопатами, потом — совками, ножами, а под конец даже кисточками.

Наташка тоже не выдержала и спросила ученого:

— А в этом кургане что вы ищете?

Все так же уважительно, без тени насмешки, профессор сказал:

— На примере данного конкретного кургана Академия наук проверяет гипотезу о возможном расселении на юге теперешней Украины не местных скифов, а выходцев из североиранских племен Средней Азии.

Пока профессор разговаривал с нами и с рабочими, его кудрявая помощница в ярком сарафане бережно обвязывала шпагатом уже выкопанный гончарный горшок, чтоб он не рассыпался у нее в руках, срисовывала его орнамент и щелкала фотоаппаратом, снимая скелет с разных сторон.

С кургана мы ушли, очарованные приветливостью старого профессора.

В другой раз мы о Наташкой забрели в степь еще дальше, к колхозному току. Комбайны уже скосили и обмолотили пшеницу. Теперь зерно веяли, грузили в автомашины и куда-то отправляли. Вероятнее всего, на элеватор, к железной дороге. А может быть, в колхозные амбары.

На плотно утрамбованном глиняном току высились огромные вороха крупного золотистого зерна, душистого и сухого. Вокруг приятно пахло спелым хлебом. Ровно шумела веялка. Резиновая лента транспортера беспрерывно подавала к ней неочищенное зерно. Несколько лошадей буланой масти, уткнувшись в длинное корыто, жевали овес, лениво обмахиваясь хвостами. Оводы кружились над ними, хищно пикировали на потные лошадиные спины. Босоногие девушки, стоя по колено в сыпучем зерне, ведрами заполняли мешки и завязывали их. Как только очередной мешок заполнялся доверху, широкоплечий мускулистый весовщик в матросской тельняшке бросал его на платформу весов, словно играючи им.

— Веселей двигай, красавицы! Давай ворочай, дорогуши! — подзадоривал силач девушек. — А ты, красавица, что отстаешь?

Смахивая ладонью пот со лба, колхозницы улыбались веселому весовщику, работали еще усердней. Глядя на них, не выдержал и шофер грузовика, выскочил из кабины своего бело-голубого ЗИЛа, начал носить взвешенные мешки в кузов.