Каникулы на колесах - [35]
— Видели. Настоящий автогигант, без прикрас! — сразу же воодушевился я.
Да, впечатлений из той памятной поездки я вынес много, и сейчас мне было что порассказать Наташке.
Удивительное началось еще до того, как на горизонте, слева от широченного бетонного шоссе, в ровной, как аэродром, степи, выплыли белые и кремовые громады, очень похожие на меловые утесы. Это были многооконные двенадцатиэтажные жилые дома соцгорода. А потом мы увидели и необозримую панораму самого автозавода, один главный корпус которого вчетверо превышает по объему знаменитый Московский государственный университет на Ленинских горах.
На главном конвейере, насколько хватал вправо и влево глаз, медленно двигались оранжевые люльки-подвески. И в каждой, словно цыпленок в скорлупе, покоился будущий автомобиль. Будущий, потому что в голове конвейера двигались только кузова, голые, даже без дверей. И лишь потом в них начинали поблескивать стекла, под крыльями повисали амортизаторы, впереди обозначались глазки-фары; в подбрюшье кузова опускался двигатель в сборе с коробкой передач, еще дальше подплывал снизу задний мост… Так кузов обрастал на каждом посту все новыми деталями, пока в самом конце новорожденный автомобиль, пахнущий лаком и резиной, снабженный привычной эмблемой — старинной волжской ладьей на радиаторе, не прикасался впервые колесами пола, навсегда покидая конвейер.
Вдоволь наговорившись, мы возвращались к нашей стоянке. Сквозь парусину палатки уютно желтел огонек фонаря. Тобик уже спал под днищем «Волги» и вздрагивал, переживая, наверное, события дня. Папа сидел на складном стульчике и задумчиво перебирал перламутровые клавиши аккордеона. Мама обычно читала, лежа в палатке на надувном матрасе. В другой палатке разговаривали или играли в шашки дядя Вася и тетя Вера. О своей дочке они не беспокоились ничуть, зная, что в случае чего мы сумеем постоять за себя.
Мы садились у папиных ног и требовали:
— «Горная лаванда».
— Нет, дядя Володя, лучше «Аист на крыше».
Папа лукаво улыбался и вдруг запевал, тихонько аккомпанируя себе на аккордеоне:
— «Верят девочки в трудное счастье», — подхватывала Наташка звучным приятным голосом.
Мы с папой помнили, как правило, только начальные куплеты песен. А Наташка знала наизусть множество песен, хоть сейчас на сцену, так что вскоре инициатива целиком переходила к ней.
— «Трава у дома», — командовала она папе. И папа послушно растягивал мехи аккордеона. Он хранил в своей памяти множество мелодий. И новых и тех, что пели давным-давно.
— Спать пора, полуночники! — смешливо говорила мама из глубины палатки. Оказывается, она тоже слушала наше дружное трио.
— Дай ребятам еще позабавиться, — заступалась за певцов тетя Вера. — Смотри, как славно у них получается. Заслушаешься таких соловьев.
Угомонить нас удавалось обычно лишь к полуночи. Я забирался под одеяло, вытягивался во весь рост рядом с дедушкой, который давно уже похрапывал, но долго еще не мог заснуть. До чего же хорошо жить на свете! Радость просто распирала меня, неизвестно почему. Конечно, завтра весь нескончаемый летний день мы снова будем играть с Наташкой в бадминтон, нырять, собирать раковины, загорать на горячем песке. Но ведь я какой год уже езжу к морю, а никогда еще не испытывал такого восторга. Не хотелось даже думать о возвращении в Москву, в нашу квартиру на пятом этаже громадного дома, вытянувшегося чуть не на целый квартал. Вот бы всегда стоять таким веселым табором на берегу моря. С родителями, дедушкой. И с Наташкой.
На суше
В пасмурные дни, когда нас меньше тянуло в воду, мы забирались в степь довольно далеко от моря. И однажды увидели странную картину. На плоском земляном кургане, поросшем метелками седого ковыля и пахучей полынью, копошилась кучка людей с лопатами и ножами. Поодаль столбиками стояли толстые любопытные сурки. Верхний слой почвы был уже снят, и высокие земляные бровки разделяли площадку, как праздничный пирог, на отдельные дольки.
Мы подошли поближе.
В каждой дольке глиняное дно было гладким и желтым. И на этом дне отчетливо вырисовывались темные пятна разной формы.
— Что они делают? — недоумевающе подняла брови Наташка.
— Понятия не имею! — пожал я плечами.
Мне очень хотелось показать свою сообразительность, но я никак не мог догадаться, чем занимаются эти странные люди в самых живописных одеяниях, а то и вовсе полуголые. У некоторых голову прикрывала соломенная шляпа, у других — восточная тюбетейка. Лишь у сухонького щуплого старичка на голове была нахлобучена фетровая шляпа, а на плечи, несмотря на жару, накинут белый полотняный китель.
— Клад ищут, что ли? — неуверенно высказал я предположение.
Мы подошли еще ближе. Нас заметили, но никто не стал прогонять любопытных зрителей с курганчика, и мы совсем осмелели.
— Стоп, ребята! — скомандовал наконец старичок в белом кителе, когда лопата одного из рабочих стукнула по чему-то твердому. — Лопаты долой, беритесь теперь за ножи и совки.
Стоя на коленях, рабочие осторожно рыхлили землю ножами и выбрасывали ее алюминиевыми совками. Глубже, глубже… и вот посреди черного земляного полотна проступил большой белый череп.
