Каменные скрижали - [9]

Рыжеволосая девушка, которая стояла возле них, немного заслоняя Грейс и Иштвана от любопытных взглядов, повернула голову, понимая, что между этими людьми происходит что-то особенное; спокойным движением она забрала у них пустые бокалы, подчеркивая тем самым свою служебную роль.

Тереи почувствовал себя неловко.

— Простите, я машинально выпил виски, вы, вероятно, принесли его себе…

— Мелочь. Грейс — деспот, хорошо, что мы с вами всего лишь ее гости. Нам повезло, но бедный раджа…

— Ну, этого о нем сказать нельзя, не позволю издеваться над моим почти мужем. Вы разговариваете, как старые знакомые; советник Тереи, венгр, будь осторожна, он красный, — предупредила Грейс, переходя на шутливый тон. — Мисс Уорд, австралийка, будь осторожен, она любит приносить себя в жертву, из-за этого и приехала в Индию. У нас хватает нищеты и страданий, тут она в своей стихии, хочет помогать, делать людей счастливыми, в этой роли сразу чувствует себя лучше. Возможно, она даже станет святой. Называй ее по имени — Маргит. Ну, Иштван, пользуйся случаем, целуй ее. У нее обе руки заняты, я бы хотела, чтобы ты это сделал сейчас, а не за моей спиной…

— Выходишь замуж и ревнуешь? — засмеялась мисс Уорд. — Ты уже выбрала, дай и мне шанс… Ну, не пугайтесь, если она меня так хвалит, то, пожалуйста, целуй, — и она подставила розовую, со смешной ямочкой щечку. Губы Иштвана коснулись упругой свежей кожи…

— Похоже, мисс доктор, у вас в Индии уже появился первый частный пациент. Ты ему понравилась, — засмеялась Грейс. — Если хочешь, Иштван, я познакомлю тебя с самыми красивыми девушками Нью-Дели, а выбирать здесь есть из чего, — она повела рукой, по которой блуждали разноцветные огни, и неожиданно ее белое платье стало фиолетовым, а затем покрылось пурпуром. — Лакшми, Джилла. Идите сюда! — Она звала девушек, обернутых в переливающийся цветами шелк.

Они подходили, высоко неся прекрасные головы с копнами вьющихся волос, огромные глаза смотрели весело, девушки сознавали свою красоту и то преимущество, которое дает богатство.

— Я рядом с ними чувствую себя сухой палкой, страшной и малопривлекательной, — сказала Маргит. — Правда, они прекрасны?

— О да, особенно в этой упаковке, — пошутил Иштван. Но она уже не слушала, а воспользовавшись тем, что подошел слуга с подносом, на котором стояла использованная посуда, протиснулась в толпу, будто хотела поскорее избавиться от бокалов из-под виски.

Некоторых девушек он знал, они носили известные в Индии фамилии: Савитри Дальмия, эта семья имела почти полную монополию на копру и кокосовые масла в южной Азии, Нелли Шарма «Электрик Корпорэйшн» или хрупкая, с восхитительно длинной шеей, Дороти Шанкар Бабха, отец которой был владельцем огромной, словно кротами перекопанной долины, затянутой сернистым дымом, от которого волосы работниц рыжели, а трава и деревья сохли — его угольные шахты вели добычу так, как это делалось двести лет назад в Англии. Их родителям принадлежали латифундии, по размерам чуть ли не равные четвертой части Венгрии, а сфера влияния распространялась еще шире. Тереи смотрел в глаза девушек, полные коровьей покорности, подкрашенные голубым веки, подчеркивали всю их глубину. У каждой были по-своему причесаны волосы, заколотые пряжками из рубинов и изумрудов, Дороти носила браслеты из жемчуга на запястьях обеих рук, играла ими и, слушая шутливые восторги Иштвана, смеялась, поблескивая ровными зубами.

Девушки весело болтали, их красота притягивала мужчин как магнит. К веселой группке подкрался фотограф. Его отгоняли как назойливую муху.

Иштван потихоньку выбрался из окружения девушек: неожиданно почувствовав пресыщение, уж больно они были красивы. Их поступь была как музыка. Шелк тесно облегал их бедра, обнаженные талии тепло отливали бронзой. Длинные, худые руки изящно изгибались, рассыпая блеск драгоценностей.

Этими красавицами можно было восхищаться, но они не возбуждали страстного желания.

Тереи пробрался сквозь толпу гостей и свернул в аллею. Здесь света было меньше. На лысых ветках сидело несколько павлинов, свешенные хвосты сверкали изменчивым блеском, встревоженные птицы неприятно кричали, казалось, кто-то толкнул заржавевшую калитку. Иштван вступил на мостик, искусственный ручей в эту пору года едва струился, из канавы доносился запах болота. В матовом зеркале, среди островков водорослей покачивались отраженные огоньки, вода была полна движения и жизни, насекомые, скользя по поверхности, раздвигали мерцающий блеск.

Шум голосов, сквозь который иногда можно было услышать завывания певца, постукивание барабана и птичьи трели флейты, навевали грусть. Неожиданно Иштвану показалось, что он стоит на горе Геллерта и смотрит с террасы на дунайские мосты, размеченные огоньками фонарей, вглядывается в улицы Буды и Пешта, мчащиеся автомобили, неоны реклам, а сухой ветерок пролетает по склону, принося известковый аромат нагретых трав и полыни. Сзади в гостинице тихо играет далекая музыка, вокруг в жаркой ночи тысячами цикад звенит гора. Там, по мосту легкой походкой идет девушка, поблескивают загорелые руки на простеньком платьице, вьющиеся волосы свободно спадают на плечи. Ее хорошо видно сверху, когда она вступает в белые круги света от фонарей. Иштван испытывает к ней огромную нежность, ему хочется взять ее под руку, пойти с ней в кафе, открытое и после полуночи. Но в нем нарастает чувство бессилия, как иногда бывает во сне.