Каменные скрижали - [45]

По улице катилась двухколесная тонга[14], лениво тащились седые буйволы, между их задами на толстом дышле спал индиец, похожий на узел грязного белья.

Жара усиливалась, воздух дрожал, как стекловидный студень. — Можно подумать, что в этой стране ничего не происходит, — говорил Нагар, показывая на окружающий их пейзаж — пустые поля и группы деревьев с белыми стволами, почти черной куполообразной листвой, размытой дрожанием горячего воздуха, — но с момента моего приезда, а я здесь уже девятый год, произошли огромные изменения… Ты удивишься, но я люблю Индию. Прекрасная страна. Деньги здесь значат гораздо больше, чем в Европе, я все могу достать за сантимы… Где я найду таких преданных слуг, таких любовников, — он заговорщически подмигнул. Нагар не скрывал своих слабостей и часто показывался в обществе хрупких юношей с завитыми, щедро умащенными маслом волосами. — Где меня будут принимать с таким королевским великолепием? Я на «ты» с властителями целых департаментов, а они так же богаты, как монархи. А какая здесь прекрасная охота! И все же я пожелал бы этой стране, здешним травоядным овечкам кровавой бани. Война… И хотя не так уж много индусов погибло за Англию в Африке, Бирме и Италии, война открыла им глаза и показала, что Англия ослабела, британский лев будет рычать, пугать, но если у него перед мордой помахать головней, он отступит.

Нагар был в своей стихии, он нашел терпеливого слушателя и ораторствовал перед ним с видом трибуна. Иштван курил сигарету и думал о Маргит.

— Война? Она ускорила независимость Индии. И, несмотря на то, что мне в моем положении очень хорошо, я с удовольствием посмотрел бы на следующий этап — революцию. Именно потому, что по-своему полюбил этих людей, — говорил он с жаром. — Ты, Иштван, должен меня понять. Я чувствую себя лучше, когда мысленно, внутренне готовлюсь к тем переменам, которые у меня отнимут сегодняшнюю Индию… Тебе легко отказываться, — подумал Тереи, — поскольку приход этих событий ты видишь в отдаленной перспективе, тебя они почти наверняка не коснутся...

Дым сигареты рассеивался на солнце, покрикивали попугаи, и доносился шум небрежных аплодисментов, означающих конец очередного выступления.

— Не кажется ли тебе, что сейчас можно заметить нездоровое оживление в делах, спешку, газеты полны сенсационными разоблачениями, множество финансовых афер… Даже жаль, что они никого в мире не интересуют. Жизнь тогда была бы легче, я думаю о нас, — Нагар показал большим пальцем на свою грудь, затянутую в рубашку с синими полосками, большой синий галстук-бант зашелестел, как испуганная бабочка, — о нас, корреспондентах. Те, у кого есть деньги, стараются как можно скорее пустить их в оборот, заработать, скрыть доходы, изъять капитал. Земля дрожит под ногами. Все вокруг горит. Урвать, схватить, что удастся, что возможно и пока возможно. Я говорю не об иностранном капитале под индийскими вывесками, а о не менее алчных местных набобах… Инстинктивное поведение, — рассуждая он, разминая пальцами «Голуаз», — они словно мухи — те бывают наиболее назойливыми осенью, накануне первых заморозков, которые их уничтожат.

— Ты, похоже, в хорошем настроении, — покачал головой Тереи, — но ты уселся на чужого конька. — Пугать революцией — это привилегия коммунистов.

— Могу согласиться и на войну, — уступил Нагар, — здесь нужны импульсы, объединяющие народы… они могут прийти как извне, так и изнутри.

— Кому это надо, — усомнился Тереи. — Победа в такой войне могла бы принести больше хлопот завоевателю, чем поражение. Что сделать с сотнями миллионов людей, как их накормить и одеть? Как их заставить разумно действовать?

С реки долетел длинный гудок паровоза, свист в двух тонах, как дудочка пастуха. Морис прислушивался, наклонив голову.

— Ты меня считаешь подвыпившим предсказателем, а у меня горло сухое, как перец… Я не умею пить один. С удовольствием отправился бы с тобой в гостиничный бар. Если мы возьмем целую бутылку, то можем быть уверены что нам не подадут фальшивое виски, которым меня тут попытался угостить мой лакей… Я тебя предупреждаю, они доливают чай.

— Со мной еще такого не было, — засмеялся Иштван, — просто когда ко мне приходят знакомые и мы начинаем бутылку, то не успокоимся, пока не увидим дно.

— Принцип хорош, пока ты молод. Я пью скорее для того, чтобы получить удовольствие, больше ради воспоминаний, а не ищу новых раздражителей. Ну, поехали, все равно чувство долга еще призовет нас сюда, — торопил он.

Тереи взглянул на светлые колонны здания, голоса мелодично вступали в хор, он и француз испытывали радость учеников, прогуливающих уроки. Морис первым вывел свой «пежо», за ним тронулся Тереи; они обгоняли крестьянские упряжки, влезали в узкие просветы между грузовиками, нагруженными жердями, автомобили гнались друг за другом, как две собаки.

Иштван пытался догнать француза, но Морис вел автомобиль мастерски. Он быстро оценивал расстояние и скорость повозки, умел проскользнуть, не зацепив торчащие медные оси арб, а Тереи притормаживал и терял скорость. Ему хотелось найти телефон я позвонить в больницу Маргит или постучать в ее дверь… А вдруг она, наконец, вернулась? И хотя девушка не знала о его приезде, сама его тоска, настойчиво зовущий внутренний голос, постоянные мысли о ней должны были привлечь ее, заставить прийти к нему.