Каменные скрижали - [46]

Как только они поставили автомобили в тень, советник извинился перед Нагаром, сказав, что должен его оставить на минуту.

— Я тоже хочу сходить пописать, — сказал тот бесцеремонно.

— А я к телефону, — Тереи шокировала развязность француза, особенно когда тот вспоминал о своих мальчиках, с нескромными подробностями, но без хвастовства, почти так, как пожилые люди рассказывают о своих кишечных недомоганиях.

Номер больницы, многократно подчеркнутый цветными чернилами, он нашел сразу. Похоже, центр офтальмологических исследований ЮНЕСКО имел здесь немало пациентов. Сразу же после сигнала отозвался гнусавый голос, говорящий на неизвестном ему языке, он кричал, что-то выразительно повторял, словно надеясь, что европеец все же его поймет.

— Попросите кого-нибудь, кто говорит по-английски, — просил рассерженный Тереи. — Доктор, доктор, дай мне доктора. Английский, — подчеркнуто громко он повторял эти слова.

В телефонной трубке было слышно только неловкое сопение. Сторож или служитель знал только свой деревенский язык.

— Позови доктора, — кричал Тереи, но тот, потеряв терпение и желая поскорее закончить этот бессмысленный разговор, положил трубку.

— Не понял, деревенщина, — сказал с угодливой улыбкой индиец-портье, — они там держат всякий сброд, настоящих дикарей… Может, я помогу, буду за переводчика. Кого надо позвать?

— Мисс Уорд, — Иштван сказал это таким тоном, словно работник бюро обслуживания должен был давно знать, запомнить, о чьем номере он спрашивал с утра.

Ах, как его раздражал этот худой темный палец, медленно опускающийся в отверстие диска, долго придерживающий набранную цифру. Потом шел какой-то разговор, пауза, во время которой портье заговорщически подмигивал Иштвану.

— Он ничего не знает. Пошел спросить, — объяснял индиец. — Сейчас у них lunch[15] … В больницу съезжаются толпы нищих со всей Индии. Все в порядке, сааб. Можете говорить, — поклонился портье. Прежде чем подать трубку, он ее вытер рукавом, — там главный врач.

Теперь все ясно. Мисс Уорд поехала проводить статистические исследования вместе со всей бригадой. Куда? Главный врач не может сказать, все зависит от числа зафиксированных случаев, они поехали в джунгли, будут кружить по деревням, за сто миль и дальше. Похоже, с Тереи говорит англичанин, раз измеряет в милях. Он приглашает к себе, в больницу. Иштван положил рупию на стойку портье, почесал коту пушистую шею, чувствуя, как под пальцами дрожит кадык от ритмичного мурлыканья довольного животного. Спешить было некуда. Он слышал жужжание насекомых в цветущей крыше галереи, плаксивое покрикивание торговца орешками и постукивание колотушки заклинателя змей, который стоял у открытых для въезда машин ворот с плоскими корзинами кобр и тоскливо смотрел, не позовет ли его кто-нибудь жестом руки. Индийцу даже в голову не приходило, что он может войти в широко открытые ворота. Дрессировка английских саабов осталась у него в крови. Факир поднял колотушку высоко над головой, резкий звук отразился эхом, отраженным от стен гостиницы, Тереи отрицательно помахал рукой. Нет, ему не хотелось никаких зрелищ, не сейчас, не сегодня.

Вот если бы здесь были мои ребята, — подумал он с неожиданной тоской, вспомнив о сыновьях, — им стоило бы показать танцы змей. Я слишком мало думаю о детях, мне кажется, что они не меняются, не растут, и после возвращения я их увижу точно такими, какими они были перед отъездом? Илона?

Затягивающееся оформление паспорта становится оскорбительным, еще одно доказательство, что я — подозрительный, ненадежный элемент, раз они держат заложников. Впрочем, когда один из самых надежных сбежал, и его упрекнули в том, что он оставил семью на родине, он, не стесняясь, ответил: «Я семью вывез с собой и никогда с ней не расстаюсь», — и демонстративно погладил свою ширинку.

Тереи бесшумно шел по толстому ковру, который его вел прямо в бар. Лениво вращались длинные крылья панхи. Француз уже сидел, поджав ноги, на высоком табурете. Золотилось виски, налитое в бокалы.

— Ну, наконец-то.

— Надо было начинать одному.

— Ты хорошо знаешь, что алкоголь не доставляет мне удовольствия, он лишь предлог для разговора. Я люблю, когда есть слушатель. Одиночество? Его можно почувствовать только в Азии в равнодушном людском океане, мы растворяемся здесь, мельчайшие, чужие и никому не нужные частицы.

Тереи присел за стойку, поднял бокал, приглашая начать. Они выпили, бармен с услужливой готовностью пододвинул квадратную бутылку и серебряную мерку.

— Но все же ты чувствуешь себя здесь более свободным.

— Да, поскольку мои доходы при всеобщей нищете здесь удваиваются. Я могу даже позволить себе хвалить революцию, серьезно думать о возвышении человека, о гражданских правах. Но все эти рассуждения чисто теоретические. У нас низы стали агрессивными, они напирают. Пролетариат поумнел и не дает себя обмануть подачками. Вы ему заморочили голову, власти ему захотелось… Другими словами, он стремится отыграться, освободиться от комплексов своего класса. Естественно, за мой счет.

— Я на твоем месте тоже особенно не верил бы в Индию.

— Ну, изменения есть, я сам о них говорил, но если сравнить их с потребностями… Держу пари, когда мы встретимся через десять лет, самая большая разница будет лишь в ценах на виски, естественно, оно подорожает.