Каменные часы - [102]

Полковник кашлянул и не нашелся с ответом. Решительность и мягкая настойчивость гостьи ему понравились, и он отметил, что привычно ей обращаться к незнакомым людям и при этом не быть назойливой.

Вдова?

Полковник внимательно посмотрел в глаза Дягилевой.

Вдова фронтовика?

— Чем вас смутило мое выступление? — спросил Игнат Фомич, все присматриваясь к посетительнице и стремясь вспомнить в деталях, о чем говорил по радио. Кажется, он не упоминал имя Дягилева. Речь шла о сожженной деревне. Об окружении. О фронтовых встречах. К сожалению, цельным его очерк не получился. Вышел полный сумбур. Но Дягилева полковник не знал никогда. Он мог твердо и непреклонно сказать об этом.

— Вы рассказали, что видели, как из-за облаков мимо деревни пролетел самолет в полной тишине, наш самолет, — услышал полковник вежливый и настойчивый голос гостьи.

— Да, это так, — ответил он, не понимая, в чем, собственно, дело. Когда Петраков выступал на радио, совершенно случайно вспомнился этот эпизод.

— Вы видели самолет девятнадцатого сентября?

Полковник задумался.

Его ни разу еще так не расспрашивали. Что-то жалкое и мучительное промелькнуло в глазах Дягилевой. Она нервничала и боялась и желала услышать утвердительный ответ.

При чем тут девятнадцатое сентября?

Какая разница, какого числа и месяца это случилось! В этот день партизанская группа во главе с ним уничтожила пять машин фашистов и возвращалась с победой. Своей первой победой в тылу врага. Да, они видели краснозвездный самолет, бесшумно планировавший над лесом.

— Девятнадцатого сентября, — улыбнувшись мимолетному воспоминанию, подтвердил полковник Петраков, — и что из этого следует?

— Мой муж вел этот самолет, — сказала Наталья Ивановна и побледнела. Она торопливо достала из сумки карту области и развернула. — Ведь это было здесь? — показала Дягилева Петракову жирно очерченный кружок. — Посмотрите, здесь?

— Ну, ну, — придвинулся ближе заинтересованный Петраков и надел очки, всмотрелся в карту, — вы совершенно правильно отметили.

— Мой муж погиб в этом районе, — сказала Наталья Ивановна, — больше о нем мне ничего не удалось узнать, а вы некоторое время партизанили в этих лесах.

У полковника лицо сделалось жестким и угрюмым. Он не хотел разочаровывать человека, у которого затеплилась надежда, и не знал, чем помочь. А так и вспыхнули неуемной радостью, сверкнули глаза у этой женщины. Но он просто видел самолет и ничего не ведал о нем больше. В этот же день ушел с группой к линии фронта и с боями пробился к своим. Пятьдесят дней насчитывал незабвенный рейд.

В основном о том и шла речь в радиоочерке. О сожженной деревне он говорил в самом конце, как не осталось ни одного человека в живых, и когда он приехал поклониться непокоренной земле, не с кем было разделить скорбь и кручину. Не осталось жителей, переживших оккупацию, в возрожденной деревне.

— Вы говорите, говорите, — взволнованно попросила эта странная женщина. Ее глаза просили и умоляли, — говорите, что знаете, и мне больше ничего не нужно.

Полковник жалел гостью и сочувствовал ей, и сожалел, потому что ничем не мог помочь, а эта женщина, очевидно, все сорок лет искала мужа, пропавшего на войне.

Петраков стал рассказывать об Аграфене и, видя в памяти ее и смотря в глаза Дягилевой, он невольно отметил нечто общее в лицах этих непохожих друг на друга русских женщин.

Да, Аграфена была моложе, свежее, привлекательнее, румяней и полней, но в ее лице тоже в свое время поражало выражение спокойного и уверенного терпения, что теперь он подмечал у Дягилевой.

Она была уверена. И эту уверенность не поколебали четыре десятилетия, пока она искала мужа. Эта уверенность жива вместе с ней.

Полковник отвернулся и без разрешения закурил.

Такая женщина многое, очень многое понимает без слов. Ему удалось справиться с собой и подавить неожиданно вспыхнувшие слезы. Конечно, утопающий хватается и за соломинку. Но подумать только: сколько энергии, сил и веры.

Сам он, будь на ее месте, услышав о каком-то самолете, что где-то пролетал сорок лет назад, наверное, не придал бы этому факту никакого значения, а ей ударило в сердце.

Вот женщина!

Да и Аграфена…

К ней приходили грязные, оборванные, голодные, в крови от ран, с тяжелым настроением после поражения…

Полковник крепко стиснул зубы и зажмурился.

В который раз в нем пронзительно заговорило в больнице отчаянье от того, что нет у него слов, способных передать благодарность и любовь к таким людям. Многоопытный и старый, он знал, ведал, что в этих простых русских женщинах, как Дягилева и Аграфена, обретает живую плоть и кровь значение великого слова Родина.

— Вы получили мое письмо? — тихо спросила Наталья Ивановна Игната Фомича.

Письмо?

Петраков тотчас вспомнил про голубой конверт, что лежал до сих пор в плаще, и стремительную надпись на нем неизвестного корреспондента. Полковник покаянно склонил голову. Очень долго объяснять, почему он забыл про письмо, да и к чему этой женщине рассказывать про какого-то человека из войны с черным дипломатом, в кожаном пальто.

— Есть у меня ваше письмо, — он виновато посмотрел ей в глаза, — не успел прочитать. Попал сюда в тот же день.