Каменная река - [16]

Агриппино и Чуридду, облегчившись, принялись разбивать об пол старые кресла.

— Чего вы там шумите? — снова окликнул нас Чиччо. — Портреты спрятали?

— Погодите, дайте с крысами разделаться.

— Слушай, Агриппино, а для чего вы кресла крушите? — поинтересовался я.

— Как — для чего? Дрова на зиму заготавливаем.

— Ну скоро вы там? — торопил Чиччо.

Но мы не унимались: делая вид, будто воюем с крысами, подняли адский грохот и время от времени тоненько попискивали. Чиччо ощупью пробирался к нам, чертыхаясь на чем свет стоит.

— Погодите у меня, сукины дети!

Наконец мы — кто вприпрыжку, кто по перилам — спустились вниз. Только Чернявый и Нахалюга остались на чердаке.

Из гостиной доносились крики:

— Портрет дуче! Портрет дуче! Скорей несите его сюда!

Что там у них опять стряслось? — недоумевали мы.

— Эй, Чернявый! — крикнул я. — Слышишь? Неси обратно портрет!

Выглянул Чернявый с портретом под мышкой. В руке он сжимал нож.

— Во, видал? — Он показал мне изрезанный портрет: видок у дуче был не приведи господи.

В гостиной мы застали сержанта карабинеров: он рассказывал нашим совершенно ошалевшим фашистам, что контратака немцев увенчалась успехом и они якобы уже на подступах к Минео. Священник от этих новостей малость приободрился, а Пирипо, видно, пребывал в сомнениях и выглядел как ощипанная курица.

— Портрет надо снова повесить, — заключил толстый, веснушчатый сержант.

— О боже! — простонал Рачинедда, увидев, чтó сталось с дуче.

Мы едва удержались от смеха, хотя над нами нависла гроза. Один глаз у дуче был вырезан, но второй продолжал метать в нас смертоносные стрелы.

— Кто учинил это свинство? — вскинулся сержант.

— Крысы, — ответил Чернявый.

— Крысы?!

— Должно, крысы, — подтвердил, на наше счастье, Чиччо. — Их там на чердаке тьма-тьмущая. Надо бы кошек туда пустить.

Сержант встал на колени, так что его рожа почти сливалась с окривевшим дуче, и принялся с подозрением разглядывать дырку в портрете.

За дверью раздался шорох.

— Это что, тоже крысы? — гнусно скривился Рачинедда.

— Пора смываться, — шепнул я друзьям.

— Это Тури, — заявил Нахалюга и отпер дверь.

Тури явился в сопровождении Пузыря.

— Болваны! — крикнул нам Тури. — Чего вы тут застряли? Американцы уже в Нунциате. Вот, полюбуйтесь.

В руках у него был какой-то пакет. Сержант выхватил его и прочитал надпись.

— Боже правый, американские галеты! Это конец! Меня обманули!

Он бессильно опустился на диван.

— Что же теперь делать? — робко спросил Рачинедда.

— Что делать, что делать! Вешаться! — огрызнулся Коста. — Впрочем, они и сами нас повесят.

— Повесят?

— А то как же! Или вы не фашист? Причем не рядовой, а из начальников! — злорадствовал Коста.

— Что вы, дружище, какой же я начальник!

— Да один черт! Все равно американцы и антифашисты нас не помилуют.

— Но ведь я же мирный человек, мухи никогда не обидел.

— Повесят как пить дать. Рядом будем на площади висеть, — не унимался Коста.

— О, Святая Агриппина, мне дурно!

Рачинедда согнулся в три погибели, изо рта у него текла слюна.

— Воды! — завопил учитель Салеми. — Скорее стакан воды!

Священник выступил вперед.

— Спаси нас, господи, спаси и сохрани! — бормотал он. — Мне пора вернуться в лоно церкви, лишь там я обрету покой и спасение.

Неверной походкой он пошел к двери, отодвинул засов, и в комнату заструился свет серого полудня. За священником, ссутулясь, поплелся сержант, желтый от страха.

— Воды, дайте же ему воды! — твердил Салеми. — Вы что, оглохли?

— Всех на виселицу!

— Что ж вы меня бросили? — корил нас Тури. — Из-за вас такое представление пропустил!

Призывы Салеми становились все тише, перешли в утиное кряканье, и в конце концов он тоже трусливо выскользнул за дверь.

— Мужайтесь, вы — наша надежда! — сказал Маргароне, беря под руку долговязого Пирипо и волоча его к двери.

Мы проводили их громким улюлюканьем:

— Эй, Пипирипó, кукареку, куда же вы?

— Чтоб вам пусто было, пораженцы проклятые! — прохрипел Коста и хлопнул за собой дверью, обрезав луч скупого света.

— Ну вот, теперь мы здесь хозяева, — ухмыльнулся Чернявый.

— Что с этим-то делать будем? — спросил Тури, кивнув на валявшегося без чувств Рачинедду.

— У, гад! — злобно ощерился Нахалюга. — Хотел нас палкой отлупить за свою вонючую колбасу. Сейчас мы ему соли-то на хвост насыплем.

— Да ладно вам, грех над стариком измываться, — попытался усовестить нас Пузырь.

— А ты не вякай! — оборвал его я. — Тебя вообще тут не было.

— А ну-ка подайте сюда вон тот ящик, — распорядился Нахалюга.

— Не надо, ну зачем старого человека позорить? — вступился Чуридду.

— Заткнись, дурак!

Мы подхватили ящик — он был набит мусором и окурками, от него очень противно воняло — и приблизились к дивану, где в расстегнутой рубахе лежал Рачинедда.

— Ну давай! — приказал Нахалюга.

Мы начали посыпать его мусором; он ворочался, кашлял, стонал, не открывая глаз.

— Ну будет вам! — не вытерпел Карлик. — Колодец нашли.

Тури и Пузырь во все глаза смотрели на эту сцену, но принять участие наотрез отказались:

— Мы ни при чем, нам он ничего худого не сделал.

Наконец мы угомонились, а Рачинедда стал приходить в себя.

— Откуда этот запах? Неужто стреляют? — удивился он.