Камень - [29]

— Сергей Георгиевич, вы молчите? — тревожно спросила она.

— Мне вновь нужно спрашивать?

— Вы сами сказали, что доказательств нет…

— Если нет, то их будут искать.

— Но их же нет.

— Жанна, доказательств может не быть только в одном случае.

— В каком?

— Если не было преступления.

— Вы мне не верите?

— В чём? — зачем-то прикинулся он непонятливым.

Что я не брала этого бриллианта…

— Я должен верить.

Заметила ли Жанна, что он не ответил на её вопрос, не сказал «я верю»? Заметила. В свете матового абажура её лицо побелело ещё больше — Рябинину казалось, что эта белизна перешла на волосы и они примучнились равномерной сединой.

— Начнём всё с нуля, — устало сказал он. — Рассказывайте…

Жанна скованно шевельнулась, будто предстояла непривычная ей физическая работа:

— Я шла по улице… Из легкового автомобиля меня окликнула женщина. Не знала, как попасть к центральной сберкассе. Мне было по пути… Я и подсела. У сберкассы вышла. Вот и всё. А у женщины пропал перстень, лежал в сумочке на заднем сиденье…

Испуг отпустил Рябинина — бриллианты так не хранят. Он мог куда-нибудь закатиться, мог выпасть из машины на колдобине, мог попасть в руки любого случайного попутчика, мог быть потерян ещё дома… Совет он дал правильный «после этого» не значит «вследствие этого». Какая-то пустячная история, не стоившая внимания.

— Подробнее, Жанна.

— Опять подробнее…

Это «опять» резануло по его успокоенности — ведь опять она отделалась почти десятисловным каркасом, как в придуманной истории с мужем.

— Женщина средних лет, в шубке из каракуля, симпатичная…

— Сколько времени вы ехали?

— Минут двадцать…

— О чём говорили?

— О пустяках. О рынке, об универмаге…

О пустяках. Он тоже спрашивал о пустяках, когда был главный вопрос, который давно бы стоило задать:

— Жанна, а кто вас подозревает?

— Как кто? Эта женщина.

— И всё?

— А кому ж ещё подозревать?

— Ну и как она заподозрила?

— Я уже прошла квартала два… Вдруг догоняет, да ещё с сигналом, как с сиреной. И понесла, и понесла…

— А милиция?

— Был какой-то паренёк…

— Из милиции?

— Я не спросила.

— Что делал этот паренёк?

— Записал её глупости, потом мои слова… Попросил разрешения глянуть в мои карманы и в сумочку. Разумеется, ничего не нашёл. Ну, и чао.

— Почему же вы переживаете?

— Эта дура звонит мне и требует вернуть бриллиант.

— Как она узнала телефон?

— Я же говорила молодому человеку свой адрес…

— Вас никуда не вызывали?

— Пока нет, — медленно проговорила она, словно сомневаясь в этом.

Рябинин неимоверно устал, как будто весь день шёл по ровному болоту, и зыбкий дёрн дрожал под ногами до самого горизонта; устал не оттого, что шёл, а от нудной одинаковости и отсутствия хоть чего-то твёрдого, надёжного камня, палки, земляного бугра… Он вздохнул и придвинул к себе телефон. И пока набирал номер, Жанна тревожно спрашивала глазами, губами, щеками — куда он звонит?

— Здравствуй, Вадим. Ты один?

— Привет, Сергей. Ну, не один, но говорить могу.

— Я скоренько… Не поступало ли каких заявлений о бриллиантах?

— У меня на столе лежит материал о краже бриллианта у гражданки Лалаян.

— Глухой?

— Нет, стянула одна модерновая инженерша-криогенщица.

Рябинин молчал, не спуская глаз с её ушей, которые, как ему казалось, подрагивали от желания услышать инспектора с того конца провода; эти нежно дрожащие мочки с прилипшими к ним серьгами-жемчужинками загипнотизировали его, словно теперь всё дело было в них.

— Где ты? — окликнул инспектор.

— Вадим, а доказательства есть?

— Инженерша кражу отрицает, бриллианта у неё не нашли. Но вот что говорит Лалаян… Села эта девица в машину и таким хищным оком глянула на палец потерпевшей, что та почему-то испугалась, сняла кольцо и спрятала в сумку. А когда попутчицу высадила и полезла в сумку, то кольца не было.

— Что будешь делать с материалом?

— Возбудим уголовное дело и передадим в следственный отдел. А что случилось?

— Потом расскажу. Спасибо.

Рябинин положил трубку.

— Теперь вы знаете всё, — негромко сказала она.

— А всё ли знаешь ты? Теперь ведь ты подследственная…

— Знаю, что я не воровка.

— Жанна, — просительно заговорил Рябинин, — чтобы моя совесть была спокойна… Чтобы я смог что-то сделать… Я должен быть уверен в одном…

— В чём?

Рябинин подался вперёд, к её лицу, чтобы не упустить на нём и тени; голос его перепал с просительного на требовательный и с тихого на громкий, став каким-то калёным до звонкости; взгляд въелся в её зрачки, стараясь через них, через глаза влить свой вопрос в сознание её, в подсознание, — от усилий и от странного страха по спине Рябинина побежали колкие и зябкие мурашки.

— Ты взяла бриллиант?

Она вскинула руку, положила её на грудь и дико глянула на Рябинина:

— Нет!

Ей сделалось тяжело до влажной испарины на висках, но она держала рябининский взгляд, зная, что отводить его никак нельзя. И тогда Рябинин сочувственно усмехнулся. И тогда она отвела глаза, не выдержав вторую силу насмешку.

— Неправда! — отрубил Рябинин.

— Ну почему он мне не верит? — не очень убеждённо пожаловалась она кому-то, богу.

Потому что Рябинин исподволь и давно размышлял над виновным поведением; потому что скопил сотню записей, конспектов и примеров из практики; потому что даже написал статью… Он нашёл три признака виновного поведения. Первый: отсутствие у подозреваемого возмущённой реакции-вспышки. Второй: поиск подозреваемым компромиссного решения. Третий: стремление подозреваемого сохранить добрые отношения со следователем. Ибо невиновный возмущён напраслиной, он не согласен на полуправду и ему плевать на чувства следователя.