Камень погибели - [7]

Здесь стоит заметить, что опытные люди различают разные виды тишины. Ту тишину, которая царила сейчас в гостиной, Нестор Васильевич определил бы как затаившуюся. Тишина эта как будто вобрала в себя все сторонние звуки, и замерла, боясь, что ее обнаружат. Несколько секунд Загорский стоял и прислушивался; и тут подозрительное безмолвие нарушил неожиданно мирный звук: где-то за окном пропела синичка – ить-ить!

Загорский почему-то кивнул и решительно переступил порог гостиной. Она была обставлена скромно, почти аскетически – коричневый диван, несколько кресел в тон ему, журнальный столик, персидские ковры на полу и дубовые книжные шкафы по стенам. Впрочем, книги в доме Загорского были везде, исключая разве что кухню.

– Однако, – проговорил Нестор Васильевич рассеянно, – сколько же нас не было?

Он вытащил из кармана серебряные часы с изящной мелкой гравировкой, щелкнул крышкой и поглядел на них. Потом сухо сказал по-китайски:

– Ну, и чего же ты ждешь? Спускайся, не сиди на потолке, как голодный дух[2].

Часть потолочной лепнины внезапно ожила, зашевелилась и оказалась невысоким суховатым человеком азиатской внешности, одетым в светло-серый и фу[3]. Любитель посидеть на верхотуре легко спрыгнул с четырехметровой высоты и мягко припал к полу прямо перед хозяином дома. Тот наблюдал за незваным гостем довольно холодно и действий никаких не предпринимал.

Пришелец чуть заметно покачивал головой из стороны в сторону, как змея перед броском. Внезапно, не меняя выражения лица, он провел мощную круговую подсечку, сбивая Загорского с ног. Однако в том месте, где нога его рассекла воздух, Нестора Васильевича уже не было – каким-то странным образом он оказался у противника за спиной. Тот, не оборачиваясь, нанес рукой удар назад, но Загорский отступил так быстро, что вражеский кулак впустую просвистел в воздухе.

Разбойник взмыл вверх, крутанулся вокруг своей оси, но приземлиться не смог – Загорский так пнул его ногой в грудь, что того буквально отшвырнуло в угол. Однако он тут же вскочил, легко, словно по воздуху, пробежал с десяток метров и обрушил на хозяина дома целый град сильнейших ударов. Загорский отбивался, даже не меняясь в лице.

Враг был похож на разъяренного тигра: он то взмывал почти к потолку, то стелился по полу, то бил лапой, то свирепо огрызался. Однако Нестор Васильевич стоял непоколебимо, словно утес в бурном море, и защищался точными мощными движениями, лишь изредка переходя в контратаку. Одна из этих атак прошла, и врага впечатало в стену с такой силой, что из нее, почудилось, сейчас посыплются кирпичи.

Судя по лицу противника, встреча со стеной оказалась довольно болезненной. Он свирепо рявкнул и потянулся рукой к воротнику. Однако рука эта не нашла того, что искала. Секунду незваный гость стоял с обескураженным видом, потом Загорский показал ему метательный нож.

– Не это ли ты ищешь?

Противник ожег было Загорского яростным взглядом, но вдруг рассмеялся и погрозил ему пальцем.

– Дэ Шань, ты так же хорош, как и прежде! – заметил он по-китайски.

Улыбнулся и Загорский, отвечал тоже на китайском языке.

– Здравствуй, Ся́о Ван, рад тебя видеть.

Секунду они молча глядели друг на друга, затем китаец обхватил правый кулак левой ладонью, поднял их на уровень лица и слегка поклонился хозяину дома. Нестор Васильевич улыбнулся и положил правую руку ему на плечо.

– Присаживайся, брат Ван, – сказал он, кивком указывая на одно из кресел, сам же расположился напротив.

Брат Ван осторожно поместился в кресло, скрестив ноги по-турецки. Черные глаза смотрели на Загорского с лукавым интересом.

– Дэ Шань, как ты понял, что я засел на потолке? Ведь ты на меня даже не посмотрел.

Загорский вытащил из кармана серебряный хронометр, с которым вошел в гостиную.

– Это часы, – сказал он. – У них есть стекло, через которое я вижу циферблат. Но это стекло также отражает предметы вокруг. Когда я смотрю на часы вот так, я вижу в них не только себя, но и потолок, на котором ты сидел.

– Старший брат, ты всегда был самый умный среди нас, – с восхищением сказал Сяо Ван – Не зря тебя так любит учитель.

– Да, – согласился Загорский, – быть умным – это моя работа. Но вообще-то ты смолишь такой вонючий табак, что тебя ни с кем не спутать. Если вдруг надумаешь перебраться в Японию, никакие якудза не возьмут тебя шпионом.

Сяо Ван улыбнулся.

– Ты быстр и хитер, но если бы я хотел, я бы все равно успел тебя убить.

– Не успел бы, – Нестор Васильевич кивнул головой в сторону окна.

Гость обернулся, и глаза его округлились. С улицы смотрел на них Ганцзалин, прилипший лицом к оконному стеклу. Он стоял на карнизе, в руке его чернел револьвер-бульдог.

– Ого, – сказал Сяо Ван, – это тот самый хуэ́й-цзу[4], который тебе прислуживает?

– Не совсем, – отвечал Загорский. – Ганцзалин – скорее мой помощник и друг. Прошу не обижать его пренебрежением.

Сяо Ван понимающе кивнул и слегка поклонился в сторону Ганцзалина. Тот, однако, даже не шелохнулся – на лице его застыло легкое презрительное выражение. Его превосходительство сделал незаметный знак, и помощник исчез, словно сквозь землю провалился.

– Ты так и не бросил курить? – спросил Загорский.