Камень погибели - [5]

– Алексей этот, похоже, не дурак, хотя и журналист, – продолжал генерал, отпивая чай и задумчиво поглядывая на круглое, вкусно пахнущее печенье. – Надо будет с ним познакомиться при случае… А ты пока возьми, почитай еще одну тетрадь нашего сыщика. Я на досуге тут расшифровал.

Но Волин был не в настроении ничего читать, ему бы со своими делами разобраться.

– А ты все-таки посмотри, развлечешься, – лукаво продолжал генерал. – Глядишь, что-то полезное для себя вычитаешь.

Да что там можно вычитать полезного, подумал Волин, но отказываться было как-то неудобно. Он взял увесистую папку, в которую всякий раз превращалась тетрадь после того, как стенографические значки трансформировались в полновесные слова – и начал читать. Однако почти тут же и остановился.

– Не понимаю, – удивился Волин. – Почему вдруг о Загорском пишется от третьего лица? И где его обычное вступление?

– Ты читай, читай, – ухмыльнулся генерал. – Верно этот Рыбин про тебя сказал: слишком много вопросов задаешь, а дело стоит. Читай, сам все поймешь, если голова на плечах имеется.

Волин снова углубился в чтение. Пролистнув несколько страниц, ошалело посмотрел на Воронцова.

– Сергей Сергеевич, но ведь этого просто не может быть! Такое совпадение – невозможно!

Генерал заулыбался, довольный.

– Ну, не так, чтобы совсем совпадение, – заметил он. – Ты когда мне рассказывал про выставку фарфора, после которой экспонаты поперли, я вспомнил, что есть у Загорского какая-то китайская тетрадь. Ну, и взялся ее расшифровывать. А уже она, действительно, попала прямо в точку. Так что читай, пользуйся, только не забудь спасибо сказать.

– Спасибо, Сергей Сергеевич, – рассеянно проговорил Волин, а сам уже ушел с головой в текст, жадно проглатывая абзац за абзацем.

Глава первая. Мастер английского бокса

Старый дворецкий Артур Иванович Киршнер лежал на свеженатертом, залитом солнцем паркете прихожей в доме Нестора Васильевича и не подавал признаков жизни.

Киршнер служил Загорскому уже по меньшей мере лет двадцать пять – еще с тех времен, как Нестор Васильевич был коллежским советником и именовался «его высокоблагородием». Строго говоря, дворецкий был даже моложе хозяина, однако по обыкновению всех дворецких старался выглядеть солидно и в свои пятьдесят легко мог сойти за шестидесятилетнего.

Над этими его потугами посмеивался даже суровый Ганцзалин.

– Сколько лет, Артур Иваныч? – спрашивал он и сам же и отвечал: – Сто лет в обед, не меньше.

Такие шутки немного обижали Киршнера, но он знал, что из всей прислуги Загорский больше всего благоволит именно к Ганцзалину, и потому на подначки ничего не отвечал, а только мудро, как ему казалось, улыбался уголком рта.

Обидное для Киршнера расположение Загорского к китайцу подчеркивалась наличием в гостиной фотографии, где хозяин и слуга, совсем еще молодые, стояли рядом запросто, как друзья. С тех пор, надо сказать, оба мало изменились, только Загорский поседел. Впрочем, это его совсем не старило. В сочетании с совершенно черными бровями седина выглядела даже импозантно и очень интриговала дам. Понятно, что фотографию выставил не Нестор Васильевич, а сам Ганцзалин, но Загорский, увы, этому не воспротивился. Он даже, кажется, и не замечал нахального портрета, зато челядь, разумеется, все видела и ясно понимала, кто в доме главный после его превосходительства.

Как всякий преданный слуга, Артур Иванович ревновал к хозяину всех прочих и все думал, чем именно мил тому китаец и что бы такого сделать, чтобы и его так же отмечал Нестор Васильевич. И в самом деле – что? Прищуриваться, пожалуй, толку будет немного, да и совестно всю жизнь ходить прищуренным, словно мартовский кот. Кожу выжелтить – тоже не то. Кроме того, если рассудить здраво, есть уже в доме один китаец, так зачем нам второй, к тому же поддельный?

Тем не менее педант Артур Иванович не оставлял своих усилий и продолжал изыскивать способы взять верх над Ганцзалином. В конце концов, его осенило: хозяина и азиата объединяло мордобойное искусство, в котором они регулярно упражнялись друг с другом. Если, скажем, удалось бы научиться этому похабному ремеслу, тогда очень возможно будет понравиться Нестору Васильевичу, а там чем черт не шутит и вовсе оттеснить в сторону косую физиономию. А уж следом, сами понимаете, прольется на Киршнера дождь господских милостей – вплоть до того, что и жалованье могут повысить.

Не подумайте, однако, что Артур Иванович был жаден и скуп. Нет, он не был ни скуп, ни жаден, хотя, как и положено честному немцу, во главу угла ставил бережливость. Однако сами посудите, как сберечь деньги, если предварительно не получил их за безупречную службу? Никак невозможно, просто никак. При этом чем больше денег ты получаешь, тем, значит, больше их сбережешь. Примерно так когда-то говорил ему отец, Иоганн Густавович Киршнер, а он был мудрый человек, духовный сын Шиллера, Гете и Иммануила Канта.

Во исполнение своего хитроумного плана Артур Иванович осторожно вызнал у Ганцзалина, как называется то шумное дело, которым они занимаются на пару с Загорским по утрам, а иногда и вечерами.

– Это китайское цюа́нь-фа