Калейдоскоп - [6]
— Как я мог тебя лягнуть в нос? — сказал я, когда мои друзья перестали петь. — Я не в состоянии руку поднять, а о том, чтобы задрать ногу на метр тридцать один сантиметр, не может быть и речи!
— Обижаешь! Ты сказал метр тридцать!..
— И один сантиметр! Вино уже течет у тебя из ушей.
Несли нас с большим шиком. Держали над головами, как гребцы заграничную лодку. Разговор прекратился внезапно, потому что друзья начали засовывать нас в вагон.
— Раз-два, взяли! Дружно! Слишком широкий. В следующее окно! Ты почему мешаешь? Садись! А ну, взяли!
От посадки у меня разболелась голова. Все вели себя как дураки.
— Надо опустить окно! — крикнул я. — Ведь вы выбьете стекло!
— Правильно! — послушались толкового совета. Вслед за мной они забросили Влодека и всем шалманом протиснулись внутрь вагона.
Я попробовал стать на ноги. Влодек просил, чтобы не наступали ему на ухо, а то ему больно… Наорали на нас.
— Тихо, перестаньте вертеться. Мы сами все сделаем. Сейчас мы усадим вас удобно. Поедете по-королевски!
— Опять кто-то саданул мне в нос. Наверно, тот же скот… Я попрошу с меня сойти! Я не подам вам руки!
В этот момент меня подняли с пола, согнули соответствующим образом ноги и посадили на лавку возле окна. Из криков, которые издавал Влодек, я понял, что и с ним поступили так же. Переменив позу, я почувствовал себя очень хорошо.
— Влодек, а куда ты хочешь ехать? А ты билеты покупал? Ведь мы сидим в железнодорожном вагоне!
— Ваше тыкание неуместно. Тот, кто так лягается, навсегда теряет свое достоинство. Молчи или выходи. Я впервые слышу, что мы едем в поезде. Я приехал на свадьбу друга! Алло, ошибка! Где двери? Нет… Интересно. Наверно мы еще не сели и поэтому не можем выйти. Гуляем дальше! За здоровье молодых!
Влодек крикнул, что-то в нем забулькало, он вздохнул и, смирившись с судьбой, впал в дремоту.
Друзья сникли. На перроне раздались свистки, крики. Я слышал топот бегущих людей. Наверно, путейцы подали знак машинисту, что уже пора трогаться. Началось тарахтение и шатание, ужасное качание, рискованные наклоны и подпрыгивания. Или поезд тронулся, или началось небольшое местное землетрясение. Уже несколько дней как всюду не вовремя попадаем. У нас серьезные проблемы со временем. Не могу скумекать, что «завтра», а что «вчера». Пользуясь тишиной в купе, я решил установить факты. Поиски начала отняли немало времени. Приехали мы на свадьбу. Несмотря на многочисленность гостей, уже было видно, что торжества будут необыкновенно скучные. Невеста взгляда не приковывала: грудь у нее была плоская как доска, кожа какая-то полинявшая, глаза сенные, походка воображение не будящая. Никто эту девицу не знал. Она собрала несколько подруг, и они изображали семейную суету. Я давно знал жениха. Он играл хорошеньких женщин в нашем театре. Стройный, среднего роста, легко краснеющий. Для этих ролей он подходил прекрасно. А когда неожиданно кончились лагеря и театры, получил дрыном по лбу. Никто его ни о чем не просил. Может, кто-то, иногда, но и то лишь по старой привычке, а не по действительной необходимости. На свадьбе хорохорился и корчил физиономии. Он использовал свадьбу, чтобы напомнить о себе, прежде чем его навсегда забудут. Любопытство тоже играло известную роль.
Выпивки хватало, но свадьба как-то не клеилась. Хоп-гоп не получалось совершенно. Странные фигуры появлялись как из-под земли. «Кацпаненко, политик. Секретарь и правая рука покойного Коща. Это вам что-то говорит, я надеюсь?» Не успел я кивнуть головой, как Кацпаненко изложил мне свою политическую программу: «Я запишу вас и того второго (он показал пальцем на Влодека, который в это время организовал игру в салки, потому что танцы как-то не шли) в партию. Вы произвели на меня впечатление людей, которым можно доверять. У меня здесь блокнот, в блокноте двести тысяч фамилий». Он показал блокнот и еще раз рассказал о своей программе. А тем временем в настроении гостей произошел перелом. «Там посажена спаржа! Туда бегать нельзя!» — кричал Влодек. Кацпаненко держал меня за рукав и не пускал играть в салки. «Вы согласны?» — «Нет». — «Почему?» — «Потому что это старый дырявый горшок. Вы откопали его на помойке и теперь убеждаете людей, что это лучший горшок на свете. Ваши двести тысяч фраеров не помогут, потому что горшок перестал быть горшком. Это барахло. Запах еды давно выветрился. От этого черепка несет помойкой. Я не согласен».
— Са́лю! Догоняй! — подбежал смеющийся Влодек и хлопнул политика по руке.
— Кацпаненко, политик…
— А вот это мне нравится меньше, — сказал Влодек. — Вы портите игру. Вы сукин сын. Друзья, для очищения атмосферы предлагаю открыть окно.
— Вы отгадываете мысли! Пожалуйста! Браво! — посыпались хлопки. Оркестр заиграл туш.
— Бери его снизу… — шепнул Влодек. — Раз, два…
На «три» мы выбросили Кацпаненко в окно. Я выглянул вслед политику. Расхохотавшись, я сказал Влодеку:
— У Кацпаненко непарные ботинки. На левой ноге 11>1/>2F, а на правой 11G.
Влодек уныло смотрел на общество. Салочки, несмотря на усилия оркестра, выдыхались. Гости беспомощно озирались по сторонам. Искали заводилу. Они уже забыли, кто им был.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.