Каков есть мужчина - [70]

Полетт говорит:

– Там две тысячи пятьсот. Плюс-минус.

– Хорошо, – говорит Джеймс примирительно.

Она тем временем отвечает на чей-то вопрос:

– Нет, снег тут всегда. Горные лыжи здесь чудесные.

И продолжает говорить о горных лыжах еще несколько минут.

Джеймс смотрит на нее – как взлетают ее брови над оправой солнечных очков, когда она старается проявлять воодушевление. Честно говоря, она немного высокопарна. Сейчас она рассказывает анекдот – что-то про лыжи, – и у нее не очень получается. Он отметил это еще за обедом. Но почему-то его трогает, как она убивает анекдоты. Слишком медленно рассказывает или что-то упускает. Просто ей не хватает беззаботности. Во всяком случае, для таких мероприятий.

И сейчас она теряет внимание публики. Кто-то по доброте душевной продолжает слушать ее с натянутой улыбкой. А кто-то откровенно игнорирует ее. Она пытается рассказывать быстрее, но это только сильнее все портит.

И вот она уже смеется сама, хотя больше никто даже не улыбается.

Вот же черт – она что-то пропустила, какую-то важную деталь, и рассказывает все по новой.

Джеймс поднимает взгляд к ветвям старой липы, в кроне которой блестит солнце.

И наконец, она добирается до конца анекдота. Анекдот окончен.

Люди не сразу это понимают, и раздается несколько сдержанных смешков.

А миссис Педант, снова занявшая свое место, хочет молока к чаю.

Полетт уходит за молоком – Джеймс в благодарность положил на секунду ладонь ей на руку, – и он начинает рассказывать о том, какие замечательные здесь места, развлекает публику, держась очаровательно и непринужденно в своей сиреневой рубашке и солнечных очках:

Во всяком случае, так ему кажется.

Он оплачивает напитки. А затем отводит всех в магазин сыров и помогает с выбором. Один или два человека решаются на покупку, избегая наиболее пахучих сортов.

На выходе из магазина он обещает:

– Мы еще вернемся сюда, если кто-то захочет купить что-то к ужину. Я знаю, некоторые проживают здесь, и мы с радостью покажем вам кое-какие чудесные местечки в деревне. Почему бы нам не встретиться здесь, на главной площади, около семи, если кто-то захочет?

Он, как всегда, играет на публику.

А затем, когда игра окончена и публика расходится по извилистым улочкам деревни, наступает знакомая эйфория, прилив энергии.

Они стоят у витрины fromagerie[55].

Джеймс спрашивает:

– Выпьем?

Они снова сидят на террасе бара «Самоен».

– Думаю, все прошло хорошо, – произносит он. – Что скажете?

– Очень.

– Полагаю, здесь будет как минимум одна продажа, на этом участке, – говорит он.

Она спрашивает, кого он имеет в виду.

– Арно и Маркуса, – отвечает он. – Они вполне могут клюнуть. Кстати, спасибо, что выручили меня с лыжной темой.

– Всегда пожалуйста, – говорит Полетт.

Джеймс кивает с преувеличенной признательностью, вызывая ее смех.

– Вот ведь черт! Он застал меня врасплох, когда спросил, катался ли я на лыжах.

– А как насчет Ноттбаров? – спрашивает она.

Ноттбары – это господин и госпожа Педанты.

– Они? – Джеймс делает кислую мину. – Нет. Не думаю. Я не уверен насчет степени их серьезности. Я бы на них не ставил.

И они принимаются перемывать косточки Ноттбарам – в какой-то момент Джеймс встает и подбегает к древней липе, пародируя господина Ноттбара, и тычет пальцем в табличку.

Подходя обратно к столику, за которым смеется Полетт, приложив чуть согнутый палец к губам, он решает, что спиртное слегка ударило ему в голову. Слегка вспотев, он усаживается на место и смотрит на часы.

– Еще по одной? – предлагает он.

Она кивает, и он делает знак официанту.

Семь часов. Никто не появился. Они двадцать минут ждут в ранних сумерках. Затем Джеймс говорит:

– Что ж… Похоже, разжиться сыром к ужину желающих нет. А вы не хотите купить что-нибудь? Или вам пора отчаливать?

Они заканчивают вечер в ресторане на одной из узких улочек, ответвляющихся от главной площади, между высокими каменными домами.

Только после ресторана, после еды, савойского вина и дегустации скандинавской тминной водки местного разлива он догадывается спросить:

– Вы ведь не думаете сесть за руль?

– Нет, – отвечает она. – Конечно, нет.

– Так что вы думаете делать?

Они стоят на темной улице.

– Я не знаю.

Вопрос остается открытым, пока они идут по направлению к его отелю. На плечах у нее его куртка – резко похолодало с того времени, когда они принялись за еду. В их деловые отношения закрался флирт.

К примеру, она разрешила ему потрогать ее шрам на губе. (От щепки из-под мопеда, пояснила она, ей тогда было четырнадцать.) Этот шрам в какой-то момент, когда они сидели на террасе бара «Самоен», начал привлекать его внимание. Он то и дело смотрел на него, как только они принялись за еду.

Он слегка коснулся его кончиком пальца и спросил, как бы про себя, каково было бы поцеловать его. И хотя она не сказала ему: «Почему бы не попробовать?» – у него возникло ощущение, что она была бы не против.

Она лишь взглянула ему в глаза своими карими глазами, и он отметил, какие они у нее большие и искренние, и предложил перейти к дижестиву.

Все это время они общались на французском. После того как были выпиты первые пол-литра «Мондёз», он настоял, чтобы они перешли на французский. И тогда он вынужден был объяснить, почему он так хорошо говорит по-французски – его отец жил во Франции, когда сам он ходил в школу, и все школьные каникулы он тоже проводил во Франции, в Париже или на юге. И она спросила его – с игривым блеском серьезных глаз, – не было ли у него гомосексуального опыта в пансионе в Англии, и он ответил, что не было. Все эти разговоры, сказал он ей, о том, что в английских пансионах это обычное дело, не более чем миф. И тогда она рассказала ему весьма пикантную историю о своем сексуальном опыте с одной женщиной, отчего у него пересохло во рту, и он подлил им еще вина.