Какого цвета страх - [5]

Наверное, вне стен МВД каждый из них был неплохим человеком: любящим мужем, внимательным сыном, заботливым отцом. Каждый из них читал своим детям хорошие книжки, учил добру и справедливости, и дети — я в этом совершенно уверен — гордились своими отцами, которые самоотверженно защищают закон и борются с бандитизмом.

А впрочем, что здесь удивительного? Ведь и во времена НКВД уставшие от многочасовых допросов следователи точно так же возвращались домой и садились за стол. И жены их точно так же вздыхали, глядя, как сгорают на работе мужья, а дети — втихаря — примеряли отцовские фуражки с малиновым околышем, воображая себя героями революции…

Помню, как второму по счету следователю — фамилия его была Гордиенко — подарили при мне роман Пикуля «Честь имею».

«Да-а, — задумчиво протянул следователь Гордиенко. — Понятие офицерской чести совсем деградировало».

От этих слов меня всего передернуло.

«Уж не вам рассуждать об офицерской чести».

Следователь обиделся. Он начал рассказывать, как болеет душой за Россию, признался даже, что на выборах голосовал за «Движение в поддержку армии», потому что уважает Илюхина.

«А Березовского уважаете?» — спросил я.

Конечно, Березовского следователь не уважал. Однако это не помешало ему предъявить мне совершенно абсурдное, идиотское обвинение, а потом, в нарушение всех мыслимых и немыслимых законов, попытаться отправить меня во Владимирскую психиатрическую больницу, когда, больной гриппом, я лежал дома.

«Как же так, — втолковывал я следователю Гордиенко, — в УПК ведь написано четко: принудительный привод возможен лишь в случае, если лицо не явилось на допрос без уважительной причины, но у меня же бюллетень! Вы же знаете, что в болезненном состоянии все процессуальные действия запрещены».

«Вот заодно и полечимся», — отвечал он. Когда же терпение его подошло к концу, он приказал двум оперативникам МВД выводить меня силой. И пулей выскочил из квартиры. Он не хотел смотреть, как заламывают руки.

Логика у него вообще была странной.

«Понимаете, — объяснял Гордиенко, — допустим, я откажусь от вашего дела, встану на дыбы. Для вас все равно ничего не изменится: дело отдадут другому. У меня же начнутся проблемы, к серьезным делам меня уже не допустят, и я не смогу послужить Родине. А вдруг там будет что-то серьезное?!»

Он как будто хотел быть честным в рассрочку, словно жизнь — всего лишь черновик, который можно потом переписать набело. Ему было всего двадцать пять, и его отец-генерал возглавлял российское бюро «Интерпола». (Летом 2001 года генерал Гордиенко был назначен начальником Главного управления уголовного розыска МВД России.)

* * *

Своего первого следователя — капитана Рубашкина — я увидел в изоляторе временного содержания «Хорошево-Мневники».

Уже под вечер дежурный контролер поднял меня с деревянной шконки и завел в комнату свиданий. Капитан Рубашкин, радостно улыбаясь, двинулся мне навстречу, протянул руку. Улыбка была его главной отличительной чертой. Он весь светился, словно не было для него приятней занятия, чем допрос в субботний день.

«Вы хоть понимаете, что творите?» — зло спросил я, ощущая, как проклятый запах немытого тела медленно заполняет тесную комнатку.

«Вы только не волнуйтесь, — широко улыбнулся Рубашкин, — мы во всем разберемся».

«Но я же ни в чем не виноват».

«Разберемся».

Он старательно заполнил протокол допроса. Без каких-либо эмоций написал, что обвиняемый Хинштейн отказывается от показаний в соответствии со статьей 51 Конституции РФ. Так же спокойно отреагировал, когда я вписал в протокол, что считаю возбуждение дела незаконным и инициированным замминистра внутренних дел Рушайло.

Он вообще был на редкость спокойным и выдержанным, этот капитан Рубашкин. Спокойно объявил, что мне предъявляется обвинение. Спокойно сказал, что мерой пресечения избирается подписка о невыезде. Спокойно выпустил на волю, пожелав всего самого доброго.

Только потом, уже на воле, я узнал, что начальник ГУВД Николай Куликов, прилетев из командировки на другой день после моего задержания, приказал немедленно меня освободить. Что замначальника Следственного управления ГУВД полковник Зотов, выполняя волю Рушайло, сделал все, чтобы приказ не был выполнен. Что министр Степашин, которого просто затерроризировал звонками Лужков, распорядился все же выпустить меня из тюрьмы. Что Рушайло в свою очередь запретил делать это раньше, чем будет предъявлено обвинение.

Там же, в камере, мысли мои были заняты совсем другим. Я лежал на деревянной шконке и ждал: ну когда же появятся посланцы Рушайло с интересными предложениями. И — чего уж греха таить — готов был сломаться, пойти на компромисс.

Но они не приехали. Точнее, встречу не разрешил следователь. Следователь понимал: если разговора у нас не получится и я подниму шум, отвечать придется ему.

* * *

Когда-то давно, года три или четыре назад, делая интервью с одним замминистра, арестованным по обвинению во взятке, я спросил его:

«Что вы ощутили, выйдя на свободу?»

«Я понял прелесть многих вещей, которую не понимал раньше, — ответил замминистра. — Я понял, какой это кайф — ходить, куда вздумается, какой кайф — принимать горячую ванну, встречаться с друзьями».