Как жить с французом - [10]

— Правда? — Я повернулась на бок. — А я всегда считала, что они, наоборот, слишком повернуты на материальной стороне жизни — мечтают о высокой зарплате, вынашивают всякие бизнес-проекты.

— Вынашивать-то он вынашивает! — усмехнулся Гийом. — Может, я тоже в глубине души Стрелец?

— У тебя есть бизнес-проекты или ты мечтаешь о высокой зарплате?

— Я не мечтаю о зарплате. Зарплата — для бедняков, которые работают на дядю. Но у меня есть проекты, — ответил он загадочно и посмотрел мне в глаза.

— Вообще-то они везунчики, эти Стрельцы. В казино все время выигрывают. Жизнь им часто подбрасывает счастливый билет. У нас, Рыб… с этим… сложне…

Я не договорила, потому что Гийом, медленно приближавшийся ко мне во время последней фразы, вдруг оказался совсем рядом и… поцеловал меня. Без шуток, это было очень неожиданно. Несколько секунд я боялась пошевелить губами в ответ, соображая, чем мне это грозит. Но, в конце концов, это решало многие проблемы. Можно больше не мучиться мыслью, нравлюсь я ему или нет, и не делить микроскопическую комнату на две части. Об остальных преимуществах надо будет подумать после поцелуя, тем более что он такой приятный…

Падчерица Франции

Утром нас разбудил телефонный звонок.

— Алло, — просипел в трубку Гийом, и я сквозь сон снова подумала, что за один только голос ему можно простить массу недостатков. Он зажал трубку рукой и обратился ко мне на английском: — У них утром освободилась комната с двумя постелями, мы можем переехать. Ты… хочешь?

Я повернулась и посмотрела на него, растрепанного и румяного ото сна:

— А ты?

Он помедлил с ответом.

— Я уже тут освоился.

Я кивнула и с довольной улыбкой зарылась под одеяло.

Час спустя мы вышли на улицу Брюсселя уже в новом качестве — формально встречающихся. В этом новом качестве Гийом даже решился взять мою руку. Он держал ее так осторожно, что между ладонями оставалась щелка. Когда моя рука мне понадобилась, было холодно и неуютно забирать ее из его ладони. Но я не поторопилась вложить ее обратно — как-то неудобно было делать историю из одного поцелуя, пусть и довольно продолжительного.

Этот день, проведенный в поисках Писающего мальчика, принес мне два открытия: да, я ему нравлюсь, и нет, он не собирается за меня платить в кафе. Когда официант приносил счет, Гийом сначала выжидал, потом, видя, что я ничего не предпринимаю, придвигал счет к себе, высчитывал свою долю и передавал его мне. Я низко склоняла голову над листком бумаги, изображая работу внутреннего калькулятора, в действительности же пряча дергающееся левое веко.

Ночью, лежа около спокойно посапывающего Гийома, я смотрела в потолок и чувствовала в желудке признаки начинающейся язвы. Надо было срочно что-то придумать. Если так пойдет дальше, в конце отпуска меня госпитализируют: нарастающее негодование просто сомнет внутренние органы. Ему что, жалко заплатить четыре евро за мой бокал пива или семь — за помидорный салат? Возможно, он сейчас в стесненных обстоятельствах — набрал шесть кредитов, формирует будущую пенсию и выплачивает медицинскую страховку с учетом всех возможных рисков. Возможно также, что у европейских мужчин период ухаживания начинается только после пробного секса, а не до, как у отечественных. А этого элемента в нашей истории пока не было: разморенный выпитым за ужином пивом, он уснул раньше, чем я вышла из душа.

* * *

Кому-то покажется странным, что ближайшая перспектива серьезных отношений с Маартеном не отвращала меня от мыслей о сексе с другим мужчиной. Да чего далеко ходить — мне и самой это казалось странным. Всегда, когда Гийом отходил от меня на расстояние больше двадцати метров. Когда он удалялся по направлению к билетной кассе или барной стойке, посмотреть название улицы или расписание поездов, на фоне его спины проступало лицо Маартена с печальной понимающей улыбкой. И я думала, что целомудренно доживу до его приезда. Когда же Гийом возвращался с пинтой пива или билетами, с названием улицы или временем отправления в Гент, постельная сцена с ним снова виделась мне самым логичным развитием отношений. Химия!

У меня было много времени подумать о раздвоении личности следующим утром, пока поезд бодро бежал вдоль полей Фландрии, а Гийом по обыкновению молчал. Я заглянула в себя так глубоко, как могла: угрызений совести не было. Так, вероятно, чувствуют себя мужчины накануне свадьбы: они могут месяцы жить с избранницей сердца и не помышлять об измене, но когда до смены статуса остаются считаные дни, в них просыпается какой-то животный инстинкт урвать свой кусочек свободы, которая в обычные дни была им и даром не нужна. Цивилизация даже узаконила это странное мужское желание в обычае мальчишника. Все, что происходит в эту неделю, мой «мальчишник». Гийом — последний черновик перед тем, как я со всей ответственностью примусь за чистовик отношений с Маартеном.

А поскольку черновик специально придуман для ошибок и их исправления, мои недостатки, как чертики из табакерок, повыскакивали в присутствии Гийома. Они чувствовали, что этот глоток свободы последний, вот-вот я закручу гайки и стану всем довольной пай-девочкой.