Как запело дерево - [34]

Нашу бухту замыкает цепь островов: Срединный, Сен-Жильда, Замковый и остров Женщин — уж не знаю, почему он так называется. Острова как острова: скалы, песок у берега и галька, но на них растут каштаны, сосны и ели, а папоротники и вереск покрывают землю настоящим ковром.

Скалы у нас белые, серые и розовые. Море летом бывает то синим, то зеленым, смотря по тому, солнечный день или пасмурный. Туристы так и ахают: «Ах, как красиво, ну прямо как на открытке!» Это еще что, посмотрели бы они, как хорошо у нас зимой, когда дует ветер и море переливается всеми цветами: оно и зеленое, и желтое, и серое, и даже черное — чернее ночи. Просто лоскутное одеяло! А в непогоду море как бушует — на это стоит поглядеть! У Рибенских скал бьются о берег волны — огромные, как дом, и пена на них как взбитые сливки. Но в бухте, как всегда, тихо, в нее ведет неширокий — всего двести метров — вход. Он обозначен двумя «сахарными головами» (так у нас называют бакены). То-то радуются моряки, как их завидят. В нашей бухте судно как в гнездышке!

Есть еще и другой вход в бухту — Черное Масло — чудно́е название!

Через Черное Масло в бухту можно попасть только во время прилива, потому что там мелко и торчат камни, — в отлив можно застрять или пропороть днище.

Раз уж мы говорим о бухте, назову тамошние острова — я их очень люблю. Остров Баранов, остров Морских Свинок, острова Рун Глейс — Розовый Холм, Рун Глас — Зеленый Холм, Рок Лус — Серая Скала, Рун Авель — Холм Ветра да еще остров Лентяй. Не знаю, кто и почему их так назвал, но уж, верно, неспроста.

У прибрежных скал тоже есть имена: Козочка, Вор и Часовой. У подножия Часового сохранился домик, сложенный из больших валунов, с черепичной крышей, поросшей папоротником. Давным-давно, когда была война с англичанами, здесь находился сторожевой пост. Дозорный должен был со скалы следить за входом в бухту и трубить в рог при появлении вражеского корабля.

Неподалеку стоит часовня, наполовину вросшая в землю. Она очень старая — тринадцатого века, пол в ней выложен огромными каменными плитами, к потолку на тросах подвешены модели шхун и трехмачтовиков. А на стенах высечены фигурки — святой Ив между богачом и бедняком. До того как стать святым, этот Ив жил в Трегье и был адвокатом. Говорят, он защищал бедных и поэтому стал святым. Может, так оно и было, только почему же остальные адвокаты защищали только богатых? Или им не хотелось стать святыми?

С одной стороны покосившаяся крыша почти касается земли. По стертым каменным ступеням можно сойти на маленькую площадь перед входом. Наша часовня — памятник старины и так известна, что в Порт-Блан приезжают венчаться даже из Парижа. После службы фотограф расставляет молодоженов и гостей на ступеньках и давай щелкать аппаратом, а в это время вовсю звонят колокола.

Невесты всегда такие хорошенькие — в белых платьях.

Часовня обнесена стеной, а внутренний дворик совсем зарос травой и клевером.

В Порт-Блане есть даже древности. Недавно в равноденствие, как всегда, была буря, она разметала песок в дюнах и обнажила каменные надгробия. Месье Фюстек, наш учитель, целую лекцию нам о них прочитал. Оказывается, ученые — а они тут же к нам понаехали — считают, что эти надгробия относятся ко временам Меровингов, этих королей-бездельников, которые только и знали, что разъезжать в повозках, развалясь на перинах. А сами гробницы называются «саркофаги». Такое словечко не так-то просто запомнить, но оно у меня засело в голове.

В Порт-Блане есть две гостиницы: «Острова» и «Гранд-Отель». Еще у нас есть две бакалейные лавки и лавочка мадам Сибьель, где продаются веревочные тапочки-эспадрильи, рыболовные сети, стеклянные поплавки для сетей и разные сувениры.

Я мог бы еще долго говорить о Порт-Блане, но боюсь, что все это не так уж и интересно. Лучше я наконец начну рассказывать о себе и о том, что со мной однажды приключилось, но сначала надо вам представить нашу семью.

Мы с моим семилетним братом Пьером и маленькой Мари-Франсуазой (ей всего четыре года) самые младшие в роду. Меня, как я вам уже сказал, зовут Гильом, и так же зовут отца и дедушку. Вот сколько Гильомов получается! И чтобы как-то различать нас, Гильомов из Кер-Гуона, отцу и деду соседи дали прозвища. Дедушку зовут Танги-Коц (старый Танги) или еще Льом — Льом Танги. А папу зовут Танги-Брац (большой Танги): он высоченный — метр восемьдесят пять — и очень сильный. Ну а меня зовут иногда Танги-Бьенн (маленький Танги) или чаще Льомик — маленький Гильом.

Вы, наверное, поняли, что прозвища у нас бретонские. В Порт-Блане старики и рыбаки еще говорят по-бретонски. А из ребят никто не говорит, разве что Кентрики с фермы на Гоусплат. Дедушка считает, что очень плохо, когда молодежь забывает свой родной язык. В его время все дети сначала говорили по-бретонски, а уж потом по-французски. А папа считает, что французский — общий язык, а бретонский коверкать незачем.

Коверкать — это значит говорить на нем плохо, смешивать французские и бретонские слова, как будто это рыболовные крючки в корзинке. Я и мои приятели говорим по-французски, но иногда вставишь и бретонское словечко, особенно если хочется выругаться, хоть это, конечно, нехорошо.