Как я любил тебя - [7]

Кривой Веве подходит ко мне. Дергает меня за рукав.

— Пойдем, — зовет он, — пойдем к парням в сени, послушаем, о чем толкуют, может, ума-разума наберемся.

Я иду за ним следом. Иона, моего брата, в дружки позвали, вот он по всему дому волчком и вертится. То с парнями шуткой перекинется, то в хату забежит, с женихом ракией чокнется. Ко мне подходит Андрице Бобоу. Достает из кармана засахаренную, слегка заплесневелую винную ягоду, протягивает мне. Я беру, откусываю половину, а другую отдаю Кривому Веве. Не успеваю я распробовать, как Андрице Бобоу гудит мне прямо в ухо:

— Дарие, пойди вызови сестру потихоньку.

Я знаю, кого ему нужно. Но почему-то хочется прикинуться дурачком.

— Нене Андрице, какую сестру? У меня их много.

— Евангелину.

Только он произносит: «Евангелину», как чья-то ладонь хлопает его по губам.

— Сдурел ты что ли, Алвице?! — кричит Бобоу и со всего маху дает Алвице кулаком в ухо. Алвице втягивает голову в плечи… Отступает на шаг… И выхватывает нож. Сейчас он прыгнет и пырнет ножом в живот Андрице Бобоу. Дело скверное! Если начинается поножовщина, то лучше глядеть на нее издали. Не приведи бог, ошибутся и еще кому ребра ножиком пощекочут. На этот счет мы ученые. Отхожу подальше. Веве Кривого за собой волоку. Андрице Бобоу тоже выхватывает нож. Парни расступаются, чтоб было где развернуться. Ждут, кто первым нож всадит. Те ни с места.

— Тюти! Сопляки! — кричит Авендря. — Достали ножи — деритесь!

Парни разом прячут ножи в подвешенные к поясам ножны. И дружно набрасываются на Авендрю. Молотят его кулаками. Авендря пригибается. Удары сыплются градом. Но ему не больно. Кожух толстый, под ним фуфайка. Под фуфайкой плотная посконная рубаха. Под рубахой — собственная шкура, которую тоже тонкой не назовешь. У нас в Омиде, в долине Кэлмэцуя, у всех шкуры дубленые. Вдруг Авендря резко оборачивается. И набычившись, наносит два удара. Первым сшибает с ног Андрице Бобоу. Вторым — Алвице. И пинает их ногами. То одного пнет, то другого. Дерутся они молча. Стиснув зубы. Ни звука не издадут. Гэрган тоже молчит и, скрестив на груди руки, наблюдает. И другие парни тоже молчат и не вмешиваются. Вдруг жених, нене Стэнике, и мой двоюродный брат Пашол, будто почуяв что-то неладное, выскакивают из горницы. Мой двоюродный брат видит, что драка, и ну хохотать. Он уже изрядно под хмельком. А нене Стэнике с криком бросается разнимать дерущихся:

— Вы мне свадьбу не портите! Не смейте мне свадьбу портить! Нехорошо человеку свадьбу портить!

У Андрице Бобоу нос разбит в кровь. Он выходит во двор, прикладывает к носу снег. Алвице ощупывает ухо — на месте ли?

— Не сердись, Стэнике, — успокаивает жениха Авендря. — Мы побаловались немного, чтоб согреться. А то у тебя в сенях больно студено.

— Я вам горячей ракии поднесу, сразу потеплеет.

Жених уходит за ракией. Авендря спрашивает Алвице:

— Ты зачем ударил Бобоу? Он же тебя не трогал.

— У нас с ним старые счеты. А твое дело сторона.

— На Евангелину заришься?

— А что, заказано?

— И Андрице Бобоу к Евангелине подъезжает, — ухмыляется Авендря. — Только я ему нос натяну!

— Ты?! Это ты-то мне нос натянешь? — доносится с крыльца голос Андрице. — Смотри, как бы самому с носом не остаться!

— Поживем — увидим!

— А что? Украдешь?

— Захочу и украду! С тобой советоваться не стану.

— Так она ж по мне сохнет, — доказывает Андрице Бобоу.

— А я вот украду и с ней побалуюсь. Тогда и поглядим, по кому она будет сохнуть.

Они уже готовы вцепиться друг в друга. Но тут в дверях появляется Нета. В руках у нее глиняный кувшин. Над кувшином поднимается пар. Она протягивает парням глиняные чашки и наполняет их горячей ракией. Все чокаются.

— За здоровье жениха и невесты!

— Пошли им бог счастья!

Андрице Бобоу чокается с Алвице.

Авендря с Гэрганом щекочут и щиплют Нету, заигрывают с ней.

— Будет вам озоровать, — добродушно укоряет она их густым мужским басом. — А то заприметит Михалаке, достанется вам.

— Нета, а Нета! Слазим на сеновал? — шепотом предлагает Авендря.

— Очумел, бессовестный!

Нета собирает глиняные чашки и уходит.

— А еще принесешь ракии, Нета? — спрашивает Андрице.

— Вот гостей попотчую, тогда и принесу.

Хата вдовы Петры, где играют свадьбу, разделена широкими сенями на две половины. В сенях стоит печь. Гуляют на половине нене Михалаке и Неты, там же уголок и для самой Петры выгорожен. На другой половине, разукрашенной и разубранной, приготовлена для молодых постель. Под подушки подложен мешок с шерстью. А поверх рядна, которым обычно укрываются, теперь, как по большим праздникам, свекровь положила еще и шерстяное покрывало.

Мы с Кривым Веве уже всю хату облазили. А Трэкэлие, Тутан и Туртурике так и простояли в сенях с парнями. Зато они хлебнули горячей ракии и ждут не дождутся, когда Нета вспомнит про них и еще принесет. У меня сосет под ложечкой. Мне бы хлебца кусочек. Но хлеб где-то спрятан. А за стол садиться еще рано.

— Далеко еще до полуночи?

— Порядком…

Время еле-еле тянется. Гости волнуются. Оно и понятно. Свадьба!

Хотя свадьба еще впереди. По-настоящему свадьба развернется только завтра. Тут уж пить будут без удержу, плясать до упаду — всю ночь напролет, с вечера до утра, но это будет после того, как не знающие грамоте молодые приложат палец к бумаге в примарии, после того как дьячок Флоре Флоаке пророкочет им в церкви: «Ликуй, Исайя!», а батюшка Томице Булбук возложит на головы венцы.