Как я любил тебя - [27]

— Ах так? Сам парнишку убиваешь, а мне зубы заговариваешь?! Щенок!

Кизиловая дубинка нене Пичике, блестящая и сучковатая, взлетает в воздух, норовя опуститься на голову Офице Пала. Именно в тот момент, когда мне кажется, что она достигла цели, Офице уклоняется и бросается вперед, чтобы распороть живот Пичике. Но и сторож, к которому я иногда хожу, чтобы послушать сказки, вовсе не тюфяк. Умеет драться. Он ждал этого выпада. Не успел я моргнуть, как он отпрыгнул в сторону. Дубинка тяжело обрушивается на руку Офице. Парень с выселков, присевший от боли, роняет нож. Нене Пичике еще раз бьет его по руке, пинает ногой в лицо и ударяет по голове. Он бьет парня под ребра носком опинка, заставляя того кататься по траве. Теперь парень лежит спиной вверх. Нене Пичике вытягивает его дубинкой вдоль спины и, пихая в бок, откатывает подальше от ножа, поблескивающего в траве.

— Еще хочешь? Если хочешь, могу еще отвесить. Детишек взялся убивать? Откуда только берутся такие! Зверь ты дикий, что ли?

Пнув парня еще несколько раз ногой, Пичике оставляет его на волю божию: пусть себе встает и убирается. Только нож берет себе.

— Эй ты, еще хочешь? Коли желаешь, готов угостить.

Офице Пал, который уже успел взять ноги в руки и убежать от нас, поворачивает голову.

— Ты мне заплатишь, караульщик. Пусть моим костям придется гнить в тюрьме, все равно тебе отплачу. Будет тебе божье причастие.

— Сопляк!

Офице Пал бредет к станции. Возможно, там его ждет Маргита. Не знаю. А если не знаю, то не буду утверждать, будто знаю.

Нене Пичике наклоняется над Кривым Веве, который валяется на траве.

Маргита убежала. Офице Пал — тоже. Бояться больше некого. Я снова становлюсь храбрым и подхожу к Кривому Веве:

— Что случилось?

Кривой Веве пытается рассказать, но не может связать ни слова. Тогда я рассказываю нене Пичике, что произошло. Ничего не скрываю, но и не прибавляю от себя. Нене Пичике, однако, переспрашивает Кривого Веве:

— Все так и было, Веве?

— Точно так, нене Пичике, — шепчет Веве. — Точно так.

— И что тебе сделала дочка Гончу?

— Искусала мне шею. Сказала, что она волчица. Как волчица, она мне и грызла шею. Совсем перегрызла. Сам не знаю, как я жив остался.

— А ну вставай, посмотрим!

Бедный Веве поднимается на ноги. Его шатает. Он едва держится на ногах. Нене Пичике поддерживает его и при стеклянном блеске луны осматривает его шею. Долго он смотрит на его шею. И я смотрю на шею Кривого Веве. Тоже долго рассматриваю ее. А луна? Луна тоже на шею Кривого Веве смотрит. Мы не удивляемся. Многое нам довелось повидать. И луна не удивляется. Она видела куда больше, чем мы.

— Болит?

— Болит, нене Пичике. Просто сердце заходится. Кажется, что зеленые звезды вижу…

Шея у Веве искусана и изжевана, вся в крови и в синяках. Нене Пичике ощупывает ее.

— Отведем мы тебя домой, Веве, пусть тебе мать перевязку сделает. Наверно, она в этом деле понимает.

— Понимает, еще как, — соглашается Кривой Веве.

Мы идем. Спускаемся с холма. Переходим железную дорогу.

Санду-дурачок ругается с акациями. Он их всячески обзывает, колотит палкой. Нас он не видит и не чует. В нашем доме темнота. Доходим до дома Пэскуцу. Стучим в дверь. В ночной рубахе, растрепанная, босая выходит Папелка. Глаза у нее слипаются. Она зевает во весь рот. Она хочет схватить Веве за ухо и задать ему трепку.

— Где ты шляешься, паршивец?

Нене Пичике вмешивается:

— Оставь его. Он и так натерпелся. Зажги лампу да положи ему на шею примочку.

Тетя Папелка зажигает лампу. Мы вваливаемся в сени. Выглядывает и сам Пэскуцу. Проснулся и брат Веве, Джинджис.

— Что случилось?

Пичике показывает на шею Веве. Папелка и Пэскуцу удивляются куда меньше, чем я ожидал. Папелка спрашивает:

— Кто это тебя покусал?

— Волчица, — отвечает Веве. — Волчица меня покусала.

— Да ты в своем уме? Это не волчьи укусы, а человеческие.

— Перевяжи его, — уговаривает нене Пичике, — сначала сделай ему примочку. Потом мы тебе все расскажем.

— А из чего делать примочку?

— Из керосина.

— Где я ему керосин найду среди ночи? В бутылке ничего не осталось.

— Налей из лампы.

— А я-то спросонья и не сообразила…

Папелка находит свечной огарок. Зажигает его. После этого тушит лампу, отворачивает горелку и выливает керосин в плошку. Берет тряпку, макает ее в керосин, отжимает и прикладывает к шее Веве, прямо на укусы. Веве стискивает зубы и икает.

— Щиплет?

— Щиплет. Еле терплю.

— Терпи, чертенок, терпи. А то никак не угомонишься. Мало тебе дома. Мало тебе двора. Улицы тоже мало. Шляешься с этим сумасшедшим Дарие. Кто знает, где вы шатались и чего натворили?

Папелка мелет и мелет языком, словно мельница. Она честит на все корки Веве, то и дело сопровождая ругань тычками в бок. Честит она и меня. Я на нее не сержусь. Уж такова ручная мельница у Пэскуцу…

Лиха беда начало,

Вовек бы не кончала.

Нене Пичике, человек добрый, как хлеб, и смиренный, словно святой, тоже терпит и стойко переносит все. Но Пэскуцу быстро надоедает ворчанье и брань жены. Он хмурится и резко обрывает ее:

— Перестань кудахтать, чертова курица!

Папелка умолкает. Смазав сыну шею керосином, она снова начинает бубнить:

— Хватит, наверное, шатун несчастный. Не сгорит твоя шея, хотя не худо было бы, чтоб сгорела. Поболит — может, успокоишься, не будешь мотаться по всем дорогам. Исчадье земли — вот ты кто! Душу ты мне вымотал…