Как вам живется в Париже - [69]

— Да, — сказала я, — хоть она и сбежала из-под венца, но на Настасью Филипповну никак не тянет.

— Ты хочешь сказать, что зато уж я-то точно настоящий идиот.

— Вот именно, — вздохнула я. — Так где ж ты её всё-таки взял?

— Я выкупил её из борделя, — просто ответил он.

— Что?!

— Из дорогого борделя. Частного, — уточнил он, как будто бордели бывают еще и государственные. — Заплатил большие деньги, чтобы ей отдали паспорт и не имели претензий.

— Я надеюсь, ты рассказываешь мне избитый сюжет из какого-нибудь авантюрного романа позапрошлого века! Сегодня такого не бывает.

— Бывает. Видишь, со мной же случилось.

— Но сам-то ты как туда попал? В дорогой бордель? — задала я идиотский вопрос холостому мужчине.

— Это неважно… Случайно… С одним «новым русским». Первый раз в жизни, — сказал он виноватым голосом. — Я вообще-то по борделям не хожу.

— Ну, что ж… Очень правильное место для выбора жены.

— Да уж, — согласился он.

— Ну, и сколько же ты заплатил?

— Много. Почти всё, что у меня было.

У меня немедленно возникло подозрение, что его и тут облапошили. Что это был сговор, и не без участия её самой. Ну, совершенно невозможно было представить, чтобы такую деваху можно было где-то удерживать насильно. А Лазька — идеальный клиент для таких подстав. Но своими соображениями я с ним делиться не стала — пожалела.

— Зато теперь, — сказала я, — ты полностью оправдал своё имя. Твой мудрый папа оказался настоящим провидцем, нарекая тебя Лазарем. Тебя ведь вернули с того света.

— А теперь мне придётся его поменять — по еврейскому обычаю, когда человек избежал смертельной опасности или болезни, ему дают новое имя, а значит, и новую судьбу.

— Да, уж, — сказала я, — скажи спасибо, что хорошо отделался. Твой ангел-хранитель в последний момент отвёл длань судьбы.

Он помолчал.

— Я бы не задумываясь променял своего ангела-хранителя — на неё, — сказал он, наконец.

Выйдя из госпиталя, он провёл ещё какое-то время на реабилитации, в специальном заведении, где-то в лесах Фонтенбло. Туда мы к нему не ездили. Там им занимались специалисты.

Наконец, он вернулся, позвонил сообщить, что со здоровьем всё в порядке, чтобы мы не беспокоились, и опять исчез на месяц.

В один прекрасный день, доставая почту, я нашла там пакет на своё имя. В пакете оказалась тетрадь. А в тетради — стихи. Их было много. Целый цикл. На целую книгу. И записку — «Если ты найдёшь, что это безнадёжно, я тебе поверю».

Я начала их читать и прочитала всю ночь, обливаясь слезами восторга. Это были стихи большого поэта, божественные строки, написанные человеческой рукой. Все, до единого, они были посвящены «ей» — чистой деве, Беатриче. Тот факт, что Беатриче была шлюхой, не интересовал никого. Так… техническая деталь.

Я позвонила ему сразу и потребовала приехать.

Лазька явился незамедлительно. Вид у него был свежий, взгляд вполне уверенный. Похоже было, что он излечился от своей страшной болезни, под названием «Любовь», выплеснув её на бумагу.

— Конечно же ты не поверишь, если я скажу, что это плохо, кокетка несчастная! И правильно сделаешь. Стихи замечательные! Откуда они у тебя? Ты же никогда раньше не писал.

— Никогда, — подтвердил он. — И это не я. Я их не писал, я только записывал.

— Да, — сказала я ревниво, — это называется — открылись шлюзы. Или третий глаз. Я тебе завидую. Был бухгалтером, а превратился в великого поэта. А тут корпишь, корпишь над белым листом… Может, тебе перекачали кровь какого нибудь гения? — предположила я не без злорадства.

— Ну, ладно тебе, — хохотнул он и зарделся от смущения. А может быть от гордости.

— Теперь тебе надо придумать псевдоним, — сказала я и немедленно вспомнила сцену в баре, с Микой Членовым. Но, на всякий случай, рассказывать пока не стала.

— Это еще зачем? — насторожился он.

— Ты должен это напечатать. Теперь это принадлежит человечеству.

— Я как-то об этом не думал, — погрустнел он.

— A тут и думать нечего. Я найду тебе агента. Теперь, как говорят арабы, твоя судьба намотана вокруг твоей шеи.

— Но не могу же я печататься под своим именем!

— А я про что? Псевдоним! Тем более, ты сам говорил, что по обычаю, должен теперь поменять имя.

— Ну и что же ты предлагаешь? — спросил он с опаской.

И тут встрял мой дурацкий муж, присутствующий при разговоре:

— Пушкин, — сказал он, гордый своими познаниями, — Александр Сергеевич! Один буква поменял и всё в порядке.

— У… ууу…у — завыл Лазька и, схватившись за свои рыжие вихры, козлом заскакал по комнате. — Я так и знал!.. Этого было не избежать…

Я вытолкала обалдевшего от такой буйной реакции мужа из комнаты и закрыла за ним дверь.

— Пушкин — Пупкин, какая пошлость, — вопил он. — И это первое, что всем приходит в голову. Мне, с моей фамилией, должно быть запрещено законом писать стихи.

— Успокойся, — сказала я. — Не обращай внимания. Это ж иностранец… Чукча! Семантик несчастный, — добавила я в сердцах. — Мы тебе такой псевдоним придумаем, что ни одна сволочь не докопается до твоего настоящего имени.

— Думаешь это возможно? — спросил он со слабой надеждой в голосе.

— Ещё как, возможно! Ну… например… — задумалась я, — например… Например — «Глотающий Бритвы»! — заявила я торжественно. — А?! По-моему здорово! И, главное, отражает твою суть.