Как вам живется в Париже - [66]

— Я понял, она тебе не понравилась, — догадался он, — но это ничего, ты к ней привыкнешь.

— Не думаю, — сказала я, — у меня не будет на это времени.

— В каком смысле? — насторожился он.

— Она бросит тебя ради первого же встречного арабского шейха. И это произойдёт очень быстро. (Пифия. Весталка.)

— Почему шейха? — растерянно спросил он.

— Потому, что у неё на лбу написано — ищу арабского шейха и, через запятую, на любых условиях. И ещё потому, что она абсолютно в их вкусе.

Он помолчал.

— А ты… ты думаешь, что я не смогу ей дать того, что сможет ей дать арабский шейх? — как-то безнадёжно спросил он.

И только тогда я поняла степень его зависимости от неё. Он был готов на всё. Только бы удержать.

— Ты для этого недостаточно богат, — жёстко сказала я. — И слишком тонко организован.

— Ты прямолинейна, как падающий топор, — сказал он и повесил трубку.

Он не звонил долго. Я тоже. Я почему-то восприняла эту историю почти как личное оскорбление. «Ну и чёрт с тобой, — думала я. — Так вам, мужикам, и надо». А тут ещё мой муж, думая меня утешить, влез со своими комментариями:

— Твой друг думает не большой головой, а маленькой головкой. Это есть свойство страсти.

В один прекрасный день раздался звонок в дверь. На пороге стоял Лазька, в состоянии невменяемом, с бешеными глазами, жалкой улыбкой и торчащими во все стороны рыжими вихрами. Он вошёл в комнату и рухнул на диван. В этот раз он был вообще без носков. А на улице стояла зима. Я приблизилась, нюхнула воздух — спиртным от него не пахло.

— Она исчезла, — наконец выдавил он. При этом выражение его лица стало похоже на фотографию Атлантиды на дне моря.

— То есть как, исчезла? — глупо спросила я, уже понимая в чём дело.

— А вот так! Исчезла! — он стал хватать руками воздух. — Я её везде ищу, а её нигде нет. — И зашёлся в каком-то истерическом смехе.

Он был совершенно неадекватен. Мой муж налил ему хорошую дозу виски.

— Выпей, — сказал он, — это помогает.

— Я не пью, — сказал Лазька, — я теперь нюхаю.

Мы не поняли.

Он достал из кармана трубочку, пластиковый пакетик и высыпал из него на стол тонкую струйку белого порошка. Потом он нагнулся и, зажав сначала одну ноздрю, потом другую, лихо втянул его, при помощи трубочки, в нос.

Мы остолбенели.

— Она усадила его на кокаин, — сказал муж.

— Подсадила, — автоматически поправила я.

— Его надо спасать, — сказал он, — потом будет поздно.

— Уже поздно, — отозвался Лазька, — я не могу без неё жить.

— Ты идиот, — взвыла я, — посмотри на себя со стороны! Какой пошлый сюжет! У неё даже имя пошлое — Нонна! Это какой-то путанский псевдоним, а не имя, — бушевала я.

— Ну ладно… — сказал Лазька обречённо, — если мы сейчас начнём про имена….

Я заткнулась. Я как-то совсем забыла про его больное место.

А он заплакал. Я никогда не видела его плачущим. Я вообще не выношу плачущих людей. Мне почему-то становится стыдно. Но тут мне стыдно не стало, а стало его так жалко, что я сама чуть не заплакала.

— Ну всё, — сказала я, — я вас тут оставляю, двух придурков (мужу досталось заодно), а сама пошла спать.

Спать я, конечно, не могла, а муж провозился с ним до самого утра.

— Ему совсем плохо, — сказал он, забравшись на рассвете в постель, — но я его угномил (имелось в виду — угомонил).

— Ты мой смысловой дислексик, — сказала я и, устроившись как всегда у него под мышкой, провалилась наконец в сон.

Лазька проспал двенадцать часов кряду, не знаю уж сколько он не спал до этого, благо был выходной. Когда он наконец вынырнул из своего небытия, я сварила ему крепчайший кофе и потребовала отчёта.

Выяснилось, что кокаин он попробовал вчера впервые. Она-то им, похоже, баловалась регулярно. А он рылся в её вещах, пытаясь найти хоть какой-то след, и наткнулся на порошок. Теперь у него дико болело плечо. Муж сказал, что это «отходяк», имея в виду «отходняк». Мы дали ему болеутоляющего и потребовали рассказа «обо всём».

— А нечего рассказывать, — вяло отозвался он, — взяла и исчезла. Я же днём на работе, прихожу вечером, а её след простыл.

— Этому что-нибудь предшествовало? — вопрошала я.

Он пожал плечами.

— Не знаю… Вроде нет… Вечера она обычно проводила со мной. Мы часто выходили. Она любила бывать в «шикарных местах». А что она делала днём, я не знаю… Я же на работе, — глупо повторил он.

— Из дома что-нибудь пропало?

— Ну что ты! — возмутился он. — Она не воровка! А потом, у меня и нет ничего особенного. Деньги я все на неё трачу.

— Понятно! — сказала я. — А где ты её вообще взял? Что-то я в твоём окружении таких не припоминаю.

— Ну… это не важно… — неопределённо протянул он.

— Очень важно, — настаивала я, — так, по крайней мере, можно предположить, где её искать, если ты, конечно, собираешься её искать.

Искать он не собирался.

— Это бесполезно, — сказал он, обречённо. Он собирался ждать. — Я думаю, она вернётся, — сказал он.

— Это почему же ты так думаешь?

— Она оставила свой паспорт.

— Может, забыла в впопыхах?

— Может, — согласился он, — но без него же никуда….

— А паспорт-то у неё какой? — поинтересовалась я.

— Российский, с просроченной визой.

— Я так и знала, — сказала я. — И нашёл ты её, наверняка, на улице, — предположила я самое худшее. (Святая наивность)