Как стать искусствоведом - [29]

Слово «снято» даже прозвучало как-то без особого пафоса, но аплодисменты съемочной группы в наш адрес были громкие и искренние. Поднимаясь в последний раз с нашего общего ложа, кто-то из нас выдохнул: «Мы же теперь – как братья и сестры!»

Потом мы мылись в импровизированном душе, какое-то помещение – вот честно, нам было все равно какое – отгородили пленкой и поставили смеситель. Вначале мылись только мы вдвоем с одним парнем – вода шла ледяная, но она постепенно прогрелась, и появились другие желающие. Увидев меня, смывшего весь свой грим, один из моих однотрупников с удивлением воскликнул: «О! Вполне нормальное лицо, оказывается!»

Я не знаю, что написать в качестве эпилога. Может быть: «это было для меня прекрасным лекарством от мизантропии», а может: «я никогда не чувствовал себя так спокойно без штанов на людях», или так: «я принимал душ в морге и получил огромное удовольствие». Пусть варианты останутся как дубли. Знаю только, что вся наша сцена занимает в фильме не больше трех минут.

Мальчики

Бывает так, что торопишься, успеваешь, радуешься и – все это зря. Как говорит мой приятель Игорь, когда у него на улице денег просят: «А может, тебе этого и не надо? Может, оно не для тебя?» Но об Игоре – в другой раз.

Успел я сесть в этот ушедший с остановки автобус, догнал, уже на красном светофоре в дверь постучал, и под ухмылку водителя залез через переднюю, и на последние купил билет, и понял сразу после моста, что не тот это номер, сворачивает он. И пришлось идти пешком по проспекту, по Каменноостровскому, из конца в конец, по морозцу, по едкому сырому морозцу. Хорошо еще, что без ветра. Зашел бы куда-нибудь, согрелся – скажете вы, но я ведь честно заметил: на последние, поэтому и пошел скоренько так, ходко, и дошел, и денег мне выплатила усталая женщина-кассир. А деньги небольшие, да и за что платить много? Ролюшка, как говорится, – пенсне на нос и одна ворчливая фраза. Так что – получил, и ладно. Сразу я был готов, намерзшийся, находившийся, зайти в это местное, на том же этаже, заведение с цветными фонариками. Но – водки нет у них, не надо им ее, они пивом поят жаждущих тут посидеть. А мой желанный подвижный вариант – закинулся-проникся-пошел – им чужд, и мне тут не место. И – обратно по каменному-островскому-снегурочковому проспекту, но сразу вспомнил – вбок, вправо, там, в конце Малого есть чудное место, примечательного формата, был я там однажды, несомый любознательностью и жизнелюбием.

Вот же оно – бистро, без названия, но с адресом на двери: «Кронверкская, 18», что не выговорить с морозу, да и зачем – находится оно на Левашовском, поэтому назовите его честно и однозначно: «приют израненной души», или «остановка в пустыне», или «охотничий домик в стиле бидермайер», – залечи раны, дай припасть к источнику, утешь охотника!

Заходишь и сразу чувствуешь такие, говоря одним словом, – прения, прямо от входа начинаются: преют три разнообразных женщины, а далее – мобильный коллоквиум, не обойти, протискивайся, и за углом, в тупичке уже винпозиум разворачивается. И в сторону винпозиумных несется свежий голос: «Василёк, ты там чью водку разливаешь?» И отвечать не надо, от самого вопроса уже Васильку хорошо – присматривают за ним, а остальному букету вокруг – и подавно, и они нестройно и трепетно поднимают свои пластиковые кубки, показывая царице бала: «Твою, хозяюшка, твою, как можно другую? Что ты, право?!» А она, сверкая огнями в стеклах очков, улыбчивая и подвижная, как диковинное блюдо пудинг, уже греет мне беляш с мясом, наливает соточку и нахваливает огурцы. Смела и прекрасна женщина, которая надевает на работу нечто такое полосатое в облип и ценит свой второй подбородок не меньше, чем первый.

Уже и кругляш огурца, отрезанный криво и вкусно, зацепил я (за два рубля!) и ей успел рассказать, как замерз: «Все пешком да пешком!», и две ее товарки мне предложили прямо на прилавке разбить свой бивуак рядом с их пиршеством, не отойти даже – пленарное не утихает, и она модерирует: «Идите, мальчики, курить на улицу, и я подышу!», и заметил я на троих хозяек тарелку с «яишенкой» под красное вино и женские разговоры: «Всё будет хорошо и все поженятся!», и кепку повесил на вентиль батареи, и – наконец-то! И закусил мягким маринованным колесиком.

И еще, и чаю, с лимоном, с сахаром и – по новой! Ну где так, чтобы сто пятьдесят за 150, с такими разносолами, и с прениями народными, и королевна-мать – вот с кого бы я женский народный образ лепил, если б только умел! Кто нас всех, разных, калечных-траченых, глухих – кто с морозу, кто от плеера в ушах, примореных-дерганых, – так вот примет! И себя не забудет, хлебнет с товарками и поужинает тут же, не слезая с трона. Кто так умеет, чтобы и сама собой, и с каждым каликой перехожим переговорит и «отпустит» ему, с бесстрашной деликатностью? Кто еще, увидев перед собой человекообразное в мужском одеянии, ласково скажет ему: «Ну что, мой хороший, вина? Как почему, ты же сто просишь, а двести – это стакан?! Сырок и конфетка? Только конфетка?» Кто еще может так умягчить дикое сердце? Знаменитая дрессировщица Бугримова вела себя несравненно грубее и не рисковала работать без брандспойта.