Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта - [25]
Бендер с чемоданчиком. Эскиз. Калька, тушь, карандаш на обороте кальки, 1986. Коллекция Александра Заволокина.
Для прототипа Бендера я выбрал своего хорошего знакомого, театрального художника Сергея Михайловича Бархина. При встрече я внимательно осмотрел его со всех сторон. У него были круглые очки, он носил длинный шарф. Я нарисовал его портрет. И его образ соединился с образом Остапа Бендера в моем воображении.
Так в иллюстрациях к «Двенадцати стульям» появился новый Остап Бендер с тонкими чертами лица и длинными изящными пальцами. Сразу видно, что это руки настоящего артиста.
В первую очередь я всегда стараюсь нарисовать руки. Они сразу выдают характер человека. Киса Воробьянинов у меня жестикулирует лопатообразно, сам он кривоват, косоват, и у него такие пальцы – изогнутые, переплетенные, как прутья в ивовой корзине.
Для того чтобы нарисовать четырех юных братьев Яковлевичей и одного Пашу Эмильевича, поедающих капусту из бочки в доме Старсобеса, я попросил свою жену и тещу мне позировать. Поскольку Паша с Яковлевичами хотя и жлобы, но жизнь среди старушек сделала их жесты немного хрупкими и женственными.
Опять-таки, я поместил в книгу многое из того, что не является точным иллюстрированием романа. Например, у меня на одной картинке толпа писателей держит вместе огромную ручку и пытается что-то написать. Это в библиотеке мне попались журналы «Огонек». Там публиковался из номера в номер роман-буриме: разные писатели по очереди писали один роман – Ильф и Петров, Юрий Олеша, Валентин Катаев, Всеволод Иванов. Я нарисовал огромную авторучку, ею одновременно пишут много людей, толкаясь, отчаянно борясь за свое собственное драгоценное слово.
Чтобы изобразить новый клуб железнодорожников, который был построен на драгоценности, спрятанные в стуле, я честно ходил смотреть, как выглядит Дворец культуры у Казанского вокзала. Но он мне не показался. Обычный дом с колоннами. Тогда я придумал сверхконструктивистское здание в форме стула.
Кстати, сейчас строят подобные здания в Москве!
Сами стулья у меня постепенно оживают, становятся одушевленными существами. Когда отец Федор сходит с ума, стулья нападают на него, тянут к нему извивающиеся ноги. А на последнем рисунке, где полагалось бы изобразить смерть великого комбинатора, я нарисовал смерть… стула, порезанного бритвой.
Эскизы к «Двенадцати стульям» я делал на Азовском море: брал ивовый прутик, подходил к мокрому песку на косе и рисовал. Волны набегали и смывали мои рисунки. У меня было много вариантов. И все смывало волной. Пока я не нашел то, что искал.
Над макетом «Золотого теленка» и «Двенадцати стульев» работал мой друг Николай Козлов. Названия глав Коля писал от руки. Сколько же он букв нарисовал специально придуманным для этих книг шрифтом в стиле модного в 20-е годы конструктивизма!
А вот как он украшал начало каждой главы: рвал на части мою картинку и склеивал новую, абстрактную, абсурдную графическую реальность. Так мы с Николаем создали не просто книги, а целые театральные полиграфические представления.
Эскиз суперобложки к роману «Золотой теленок». Калька, тушь, карандаш на обороте кальке, 1986.
Разумеется, с годами книги эти стали огромной редкостью. И вдруг спустя много лет я неожиданно увидел на прилавках ремейк наших книг «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», удивительно похожий на те уникальные издания: такого же формата, с таким же шрифтом и главное – с похожими иллюстрациями.
Наверное, художник решил, что новое – это хорошо забытое старое, и повторил наш подвиг, потому что знал и любил книги, созданные мной и Козловым. Наших книг уже нет в продаже, за ними гоняются коллекционеры, ему захотелось, чтобы это чудо повторилось, поэтому он его решил сымитировать.
Я был потрясен, когда увидел тираж в магазинах, стал листать, поражаться сходству, и не то чтобы разозлился, а расстроился. Думал, что же делать. Позвонить в это издательство, подать в суд, устроить скандал?
А потом сказал сам себе: «Да ну!..» – и пошел рисовать новую книгу.
Иллюстрация к «Сказкам братьев Гримм». Бумага, тушь, кисть, 1986.
Глава 14
Фантасмагории в жизни и в книге
Каждая книга для меня – как пернатое существо. Вернее, многокрылая птица, шелестящая страницами. Ее форма должна быть совершенной для полета. Тут важно все: гарнитура, бумага, корешок, не говоря уже об иллюстрациях.
В стае моих книжек-птиц есть одна, которую я считаю совершенством. Я все сделал сам в этой книге – и макет, и набор, и иллюстрации. Не зря она получила приз на конкурсе «Самая красивая книга года». Это «Сочинения Козьмы Пруткова».
Обычно со мной всегда работал дизайнер, который знает тайну квадрата, тайну нонпарели, тайну межстрочных промежутков, что такое зеркало набора и как правильно распределять иллюстрации и текст в книге.
А после Козьмы Пруткова я понял: можно самому научиться конструировать книгу, хотя это сложное дело. Но если задумал освоить его – не отступай!
С чего же я начал? Я склеил бумажную ленту длиной около десяти метров, а потом сложил ее в гармошку. И стал рисовать иллюстрации, соединенные одним полем бумаги, общим пространством. Так рисовали свои пейзажные свитки древние китайские и японские мастера. Я был в Национальном музее в Токио и видел старинный свиток, рассказывающий о путешествии человека. Он отправился из дома, будучи молодым, шел много-много лет. И весь его путь запечатлен в одном длинном свитке.
