Как Сталин Гитлера под «Монастырь» подвел - [50]

После смерти мужа Анна Ягужинская вдовствовала семь лет. В 1743 году Анна Гавриловна вышла замуж за известного дипломата, бывшего русского посланника при различных иностранных дворах, обер-гофмаршала графа Михаила Петровича Бестужева-Рюмина. Его младший брат, вице-канцлер Алексей Петрович, тоже дипломат, категорически возражал против женитьбы Михаила, полагая, что этот союз не сулит ничего хорошего. И на то у него были основания. Но венчание Анны Ягужинской и Михаила Бестужева-Рюмина все же состоялось.

Как показала жизнь, Алексей Бестужев-Рюмин оказался дальновиднее своего брата. Ведь именно на свадьбе Михаила и Анны и зародилась та интрига, которая чуть было не привела к падению Бестужевых-Рюминых и чуть было не погубила саму Анну Гавриловну, а также семейство ее подруги Лопухиной.

В высшем свете тогда все знали, что и Анна Ягужинская, и Лопухины пострадали после падения императора Иоанна Антоновича и регентства Анны Леопольдовны. Удаленные от двора, они почти открыто и довольно резко осуждали императрицу Елизавету Петровну, взошедшую на российский престол путем дворцового переворота.

Присутствовавший на свадьбе Анны Ягужинской и Михаила Бестужева-Рюмина, близкий ко двору французского короля господин Дальон обратил внимание на «ядовитые звучания» о дворе Елизаветы Петровны и ее министрах, исходившие от лиц, окружавших Лопухину. Француз тут же доложил об услышанном в Париж, который тогда был очень недоволен действиями вице-канцлера Алексея Бестужева-Рюмина и его брата Михаила. Там считали, что именно эти два брата проводят в России внешнюю политику, противную интересам Франции. Впрочем, и официальные власти Пруссии придерживались аналогичного мнения.

Вот так из пустой светской болтовни очень скоро родилось дело «о важном государственном преступлении — поношении Высочайшей Особы и злоумышлении против Верховной Власти».

Но прежде, чем оно набрало обороты, развитию этой интриги способствовало еще одно обстоятельство.

В тот памятный 1743 год от Рождества Христова в июне месяце в Берлине появился маркиз Ботта, ранее дважды побывавший в России в качестве австрийского посланника и особенно тепло принятый в домах Лопухиной и Ягужинской. Он уверял прусского короля, что правительство «мягкосердечной» Елизаветы Петровны непрочно и вскоре должно смениться, что у него в России много друзей, которые только и ждут перемены власти. Французский министр в Берлине маркиз Валори тут же сообщил об этом по инстанции и переслал россказни Ботты в Петербург Дальону. Сопоставив эти сведения с ранее полученной информацией и проведя консультации с Берлином, Париж решил действовать, использовав Дальона в этой игре против братьев Бестужевых-Рюминых. Тот же, совместно с прусским посланником бароном Мардефельдом и при посредстве лейб-медика Елизаветы Петровны Иоганна Германа Лестока, и состоявшего, как утверждали современники, тайным агентом сразу трех королей: французского, прусского и английского, спровоцировали возбуждение следствия по так называемому делу Ботты — Лопухиной.

Поводом же к возбуждению дела послужил «извест», состряпанный Лестоком. По указанию лейб-медика, подпоив сына Натальи Лопухиной подполковника Ивана Степановича, некий поручик лейб-кирасирского полка Бергер и майор Фалькенберг вызвали его на откровенную беседу. Во время разговора тот не стеснялся в выражениях в отношении императрицы. Он утверждал, что она незаконнорожденная и не имеет прав на престол, часто напивается пьяной и встречается с «непотребными людьми», что перемена власти возможна через несколько месяцев. Обо всем услышанном офицеры тотчас донесли Лестоку, который, не медля ни минуты, повез их во дворец, где они в присутствии Елизаветы Петровны подтвердили свой донос.

Двадцать первого июня 1743 года императрица собственноручно написала указ начальнику Тайной канцелярии Ушакову, генерал-прокурору Трубецкому и лейб-медику Лестоку о том, чтобы они допросили Бергера и Фалькенберга, дали им подписать показания, a затем «несмотря на персону», в комиссию свою забирали бы всех причастных к делу лиц, немедленно доносили ей лично.

В Тайной канцелярии следователи быстро «развязали язык» подполковнику Ивану Лопухину и вырвали у него нужные показания. Лопухин, в частности, признался, что к его матери в Москве приезжал маркиз Ботта, который открыто заявлял, что он не успокоится, пока не поможет принцессе Анне Леопольдовне, что прусский король также намерен ей помогать и он, Ботта, станет о том стараться. Об этом Наталья Лопухина говорила ему в присутствии Анны Бестужевой-Рюминой, когда та была у них с дочерью Настасьей Ягужинской. Анна же якобы на это сказала:

— Где это Ботте сделать? — А затем, подумав немного, добавила: — А может остаться. Ох, Натальюшка! Ботта-то и страшен, а иногда и увеселит.

Лопухин также сознался, что к его матери ездил в гости и муж Анны Гавриловны Михаил Бестужев-Рюмин.

Находившаяся под домашним арестом Наталья Лопухина, будучи допрошенной по этому делу, негативное отношение к императрице объясняла тем, что у нее отобрали деревни, мужа отправили в отставку, а сына понизили по службе. Она не отрицала, что Ботта бывал у нее и вел разговоры об участи «Брауншвейгской фамилии» и своем намерении помочь принцессе вступить на российский престол.