Как смотреть и понимать произведения искусств - [26]

Но не только общий ритм, не только логичность движения интересны в этом листе. Он поражает необычным богатством силуэтов, разнообразием поворотов, умением художника повторить один и тот же мотив множество раз и всегда по-новому. В этом смысле лист Фаворского можно сравнить со знаменитым музыкальным произведением «Болеро» французского композитора Равеля. И там всего одна тема — короткая мелодия — повторяется множество раз, но звучит всегда неожиданно благодаря различию оркестровки и силы звучания.

Фаворского привлекло движение верблюдов и людей, перевозящих через необъятную пустыню свою тяжелую ношу, — когда-то это был в Средней Азии единственный вид связи между людьми, между областями. Это движение разворачивается в гравюре перед нашими глазами во всем своем напряжении. Раскаленностью, зноем дышит этот лист. В нем заложены своеобразное мужество и простота.

В линогравюре Фаворского, несмотря на то что она выполнена на свободном белом листе (пространство вокруг каравана не ограничено, его можно продолжать без конца во все стороны), есть особая замкнутость, законченность. Она достигнута показом предельной завершенности действия, как бы исчерпавшего сёбя на наших глазах, и особой лаконичностью, краткостью, умением отказаться от всего второстепенного ради выявления главного. Эти свойства присущи творчеству Фаворского и отражают особенности искусства графики, ее природу.

Черно-белые пятна и линии лежат в основе изобразительного языка графики. Они обладают самостоятельной силой; эту силу и используют художники. В ритмах ж сопоставлениях пятен, в изгибах и изломах линий — секрет эмоционального воздействия на нас произведений графического искусства. Здесь кроется и бьющая сила плаката, в котором оставлены лишь контрасты больших пятен и плоскостей, сразу приковывающих внимание прохожего, заставляющих его углубиться в содержание, в смысл призыва. Здесь секрет воздействия карикатуры, в линиях которой уже таится издевка.

В этих же эмоциональных свойствах черно-белых пятен, ритмов и линий — секрет обаяния и тех станковых графических листов, которые рассчитаны на долгое, вдумчивое рассматривание. Такие произведения графического вещества лишь постепенно раскрывают зрителю свое богатство. Свойства графического языка, которые помешали моментальному воздействию плаката и карикатуры, требуют здесь от зрителя известного напряжения. Но зато когда зрителю раскроется та своеобразная красота, которой обладает из «изобразительных искусств только графика, он сумеет по-настоящему оценить произведение.

Иначе говоря, зритель войдет в атмосферу графического искусства, расшифрует графический образ.

Свободный рисунок

В какой-то мере графика лежит в основе всех изобразительных искусств. Ведь «рисунком», линейной точностью, замкнутым силуэтом, «прорисовкой» должны обладать и живопись и скульптура. Не случайно в художественных вузах предмет «рисунок» преподается на всех факультетах. Он составляет основу основ профессионального ремесла художника. Но не академический, учебный рисунок, с его точностью деталей, с верностью и доскональностью в изучении натуры, составляет то, что принято считать самостоятельной областью изобразительного искусства.

На школьных занятиях вырабатывается знание живых форм и движения, умение изображать людей и предметы в любых положениях, с любых точек. Однако, рассматривая сейчас академические «штудии» таких великолепных графиков; как, например, Врубель и Серов, глядя на холодноватые, полные аналитического пафоса — но не больше! — листы, мы не узнаем в них этих художников. Академический рисунок — первый этап искусства, через который необходимо пройти, но к которому не возвращаются. Став зрелыми художниками, овладев своим делом» найдя свою тему, свой почерк в искусстве, художники уже не нуждаются в учебной доскональности — она легла в основу их мастерства, она дала им право на пропуски подробностей, на паузы, на то, что составляет смысл и обаяние самостоятельного, так называемого свободного рисунка.

Характеризуя работу новеллиста, писатель Эрнест Хемингуэй говорил как-то, что она должна быть похожа на гигантский ледяной айсберг, потому и кажущийся внушительным, что лишь одна пятая его объема возвышается над водой. Если писатель хорошо знает, то о чем пишет, он многое может пропустить, читатель поймет его. Таково и искусство свободного рисунка, искусство недоговоренности, более убедительной, чем сотни слов. Одной линии, одного штриха достаточно иногда великому художнику, чтобы взволновать наше сердце.

Пример подобных произведений — рисунки великого русского художника Валентина Александровича Серова. В экспозиции Третьяковской, галереи хранится легкий набросок Серова — худощавая женщинам темной копной волос — знаменитая балерина Тамара Карсавина*. Казалось бы, художник изобразил так мало — силуэт фигуры, резкий, прихотливый поворот, две-три линии обозначили руки и глубокий вырез платья, две-три линии очертили лицо, тень от ресниц, стрелу брови. Но эти несколько гибких линий говорят: нашему сердцу о таких поэтических глубинах, которые, никогда не раскрылись бы в академическом рисунке.