Как птички-свиристели - [4]
Налетел страшный порыв ветра, смешанного с дождем, оконная рама оглушительно затрещала. Бет на цыпочках отнесла разбросанные вещи Финна в корзину для белья, глянула на хомячков, Оливера и Нэнси, и на домашних палочников, включила ночник — улыбающуюся голубую луну, затем спустилась вниз, где на экране ноутбука ее поджидал неотредактированный и страшно запутанный материал для статьи.
Дом дрожал от ураганного ветра. Бет, сидевшей внизу на кухне и рассеянно тыкавшей по клавишам, казалось, что по чердаку шастают грабители. Она отыскала справочник «Желтые страницы» и заглянула в раздел «Кровельщики», не рассчитывая, впрочем, на удачу. Да они и трубку поленятся снять. Плохо, когда дом у тебя разваливается, а живешь ты в городе, который непрерывно растет, поэтому в нем все строители-подрядчики так или иначе приделе. Найти здесь человека, готового с огромным риском вложить деньги в новое предприятие, ничего не стоит, а вот надежды обнаружить хорошего водопроводчика или плотника также мало, как встретить стоящего дагерротиписта, пастуха или торговца слоновой костью.
Бет уже оставила сообщения на пяти автоответчиках и набирала шестой номер, когда к ней спустился Финн в клетчатой пижаме в обнимку с мишкой.
— Я проснулся. Там воет. И страшно.
— Ой, малыш, это же всего-навсего ветер.
Бет обняла ребенка, и он принялся сосать палец, устроившись у нее на коленях. Сквозь копну его густых волос она видела строчку на экране:
«…белые воротнички непринужденно общаются с милыми хохотушками и стильными эмансипе в кофейне на углу Двенадцатой и Сезар…»
— Полежи со мной, — попросил Финн и, помолчав немного, протянул вопросительно: — А?
Не успела она подняться вместе с сыном до середины лестницы, ведущей на второй этаж, как раздался звонок. На одно безумное мгновение Бет даже поверила — кровельщик! — и бегом бросилась к телефону, но затем услышала записанный на пленку мужской голос, с устрашающей бодростью возвестивший:
— На вашем ветровом стекле грязь и дождевые капли? «Магнолия-Автостекло»! Звоните по телефону…
— Да пош-ш-шел ты, — пробормотала Бет и бросила трубку.
Финн смотрел на нее со ступенек. Глаза у него сделались огромные, словно у лемура.
— Это папа звонил?
— Ну разумеется, — громко сказал Дэвид Скотт-Райс, улыбаясь по-новому, во весь рот, — эти американцы просто не умеют жить.
Одинокий посетитель-японец, съежившийся в кабинке напротив двух англичан, быстро глянул на них, но, встретившись глазами с Томасом Дженвеем, уткнулся в свою порцию лосося с видом глубочайшей заинтересованности.
— Смешно, я всегда считал, что в искусстве жить американцы достигают выдающихся результатов — как в синхронном плавании.
— Я имел в виду писателей, — обиженно возразил Скотт-Райс.
Они сидели за поздним ужином — поздним, во всяком случае, по меркам Сиэтла, в ресторане «Пестрый стол» отеля «Алексис», где Скотт-Райс мог позволить себе заказывать в долг, а своему нью-йоркскому издателю — все оплачивать.
— Они же настоящие изгнанники в собственной стране, половина уж точно. Сэлинджер, Пинчон[5], Рот…[6] Да с кем Роту поговорить там у себя, в Коннектикуте? Живет отшельником. Или этот, как его, Гасс. Нет, не Гасс, другой. Гэддис[7]. Лачуга эта в каких-то закоулках на Лонг-Айленде…
Сиэтл был десятым и последним из городов, которые посетил во время своего писательского турне Скотт-Райс. Он напускал на себя браваду с налетом легкого безумия — вот результат чересчур длительного пребывания в воздухе и созерцания Америки с высоты 39 000 футов. Пока английские писатели добирались до Сиэтла, у них в головах уже успевал сложиться вполне законченный образ Соединенных Штатов, и эти изнуренные путешественники со сбившимися биоритмами подолгу объясняли Тому, как все обстоит на самом деле в стране, ставшей ему вторым домом.
— Боюсь, Гэддису сейчас немного не до того. Он умер год назад. Однако при жизни слыл весьма компанейским малым.
— Умер? Я даже не знал. Разумеется, тебе все это видится в другом свете, сам-то ты всегда был изгнанником. Сейчас оторванность от мира признается такой стильной. Люди прямо рвутся стать изгнанниками.
— Я — изгнанник? Нет, я не…
— Брось отнекиваться. А как же твоя Чехословакия?
— Венгрия. Мне было всего два годика — возраст, когда дети целиком поглощены сами собой. Знаешь, я ведь совершенно не помню Венгрию, видимо, меня целиком занимали маленькие детские радости и горести. А разве можно чувствовать себя изгнанным из страны, которую даже толком не видел? Ну а здесь все приезжие, значит, чужаком быть просто невозможно. Хотя вот мама — точно изгнанница, самая настоящая. Можешь сходить к ней в гости, у нее теперь квартира в Ромфорде, но не думаю, что ты сочтешь мою мать такой уж стильной.
Скотт-Райс извлек из раковинки крупную олимпийскую[8] устрицу и принялся вертеть ее на вилке, то поднося к огоньку свечи, горевшей у них на столе, то отдаляя.
— Вот ведь козявки, а? — Он удивленно поглядел на Тома; глаза Скотт-Райса казались огромными за толстыми стеклами очков в металлической оправе. — А знаешь что? Я тебя слышал по Национальному радио, когда был проездом в Миннеаполисе. «Все учтено», правильно, да? В общем, ты говорил о фуд-кортах, забегаловках в торговых центрах. — Тут тон его приобрел комическую суровость. — И ты хвалил их!
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Повесть «Пробел» (один из самых абстрактных, «белых» текстов Клода Луи-Комбе), по словам самого писателя, была во многом инспирирована чтением «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу», повлекшим его определенный отход от языческих мифологем в сторону христианских, от гибельной для своего сына фигуры Magna Mater к странному симбиозу андрогинных упований и христианской веры. Белизна в «онтологическом триллере» «Пробел» (1980) оказывается отнюдь не бесцветным просветом в бытии, а рифмующимся с белизной неисписанной страницы пробелом, тем Событием par excellence, каковым становится лепра белизны, беспросветное, кромешное обесцвечивание, растворение самой структуры, самой фактуры бытия, расслоение амальгамы плоти и духа, единственно способное стать подложкой, ложем для зачатия нового тела: Текста, в свою очередь пытающегося связать без зазора, каковой неминуемо оборачивается зиянием, слово и существование, жизнь и письмо.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Журналист, креативный директор сервиса Xsolla и бывший автор Game.EXE и «Афиши» Андрей Подшибякин и его вторая книга «Игрожур. Великий русский роман про игры» – прямое продолжение первых глав истории, изначально публиковавшихся в «ЖЖ» и в российском PC Gamer, где он был главным редактором. Главный герой «Игрожура» – старшеклассник Юра Черепанов, который переезжает из сибирского городка в Москву, чтобы работать в своём любимом журнале «Мания страны навигаторов». Постепенно герой знакомится с реалиями редакции и понимает, что в издании всё устроено совсем не так, как ему казалось. Содержит нецензурную брань.
Замок ди Шайян…Островок маньеристской изысканности, окруженный мрачной реальностью позднего Средневековья.Здесь живут изящно и неспешно, здесь изысканная ритуализированность бытия доходит да забавного абсурда.Здесь царят куртуазные нравы, рассказывают странные истории, изобретают удивительные механизмы, слагают дивные песни, пишут картины…Здесь счастливы ВСЕ – от заезжих авантюристов до изнеженного кота.Вот только аббаты, посланные в ди Шайян, почему-то ВСЕ УМИРАЮТ и УМИРАЮТ…Почему?!.
Головокружительная литературная мистификация…Неприлично правдоподобная история таинственной латинской рукописи I в. н. э., обнаруженной в гробнице индейцев майя, снабженная комментариями и дополнениями…Завораживающая игра с творческим наследием Овидия, Жюля Верна, Эдгара По и Говарда Лавкрафта!Книга, которую поначалу восприняли всерьез многие знаменитые литературные критики!..
Второе путешествие китайского мандарина из века десятого — в наши дни.На сей раз — путешествие вынужденное. Спасаясь от наветов и клеветы, Гао-дай вновь прибегает к помощи «компаса времени» и отправляется в 2000 год в страну «большеносых», чтобы найти своего друга-историка и узнать, долго ли еще будут процветать его враги и гонители на родине, в Поднебесной.Но все оказывается не так-то просто — со времени его первого визита здесь произошли Великие Перемены, а ведь предупреждал же Конфуций: «Горе тому, кто живет в эпоху перемен!»Новые приключения — и злоключения — и умозаключения!Новые письма в древний Китай!Герберт Розердорфер — один из тончайших стилистов современной германоязычной прозы.
Таинственная история НЕДОПИСАННОГО ПОРТРЕТА, связавшего судьбы слишком многих людей и, возможно, повлиявшего на судьбу Англии времен Революции и Реставрации…Единство МЕСТА, ВРЕМЕНИ и ДЕЙСТВИЯ? Нет. ТРИЕДИНСТВО места, времени и действия. Ибо события, случившиеся за одни сутки 1680 г., невозможны были бы без того, что произошло за одни сутки 1670 г., а толчком ко всему послужили ОДНИ СУТКИ года 1650-го!