Как прекрасно светит сегодня луна - [24]

— Ох, Вадут! Ну, откуда, скажи, музыка, откуда она заиграет? Скажи лучше, как мне с Хеди поступать?.. Она говорит, что хочет выйти за Султана, а мать Анвара говорит, что они уже давно договорились с ее родными, что она выйдет за Анвара.

— Э, Исима, откуда мне знать и про Хеди, и про Зару, и про Халимат? И зря ты про них думаешь и гадаешь: пусть делают что хотят. А ты сама лучше отложи пряжу, Исима, пройди десять шагов, и уже ты — в моем саду, уже моя хозяйка… А, Исима? Давно ведь об этом говорим. Отложи пряжу, говорю…

— Ой, Вадут, что с тобой сегодня? И откуда ты такое выдумал?.. Завтра базарный день, я хочу успеть к утру пряжу приготовить и про Хеди решить, а ты: «Отложи пряжу. Пройдись».

— Да… раньше говорила, что бычок у меня злой, боишься, мол, забодает, поэтому не хочешь в мой двор. Бычка я продал. Потом стала говорить, что сад у меня не тенистый, грецкого ореха у меня нет, кавказского дуба. Посадил я и орех, и дуб, еще пальму африканскую выписал, чтобы уж совсем много тени было… Потом говорила, что крыша у меня не покрашена, — покрасил я крышу, блестит она, как зад осла, отмытый к празднику… А знаешь, что сделал могучий Рустам, когда перед ним появилась Гюльджан? Он не стал ждать, когда она закончит свою работу, не стал ее слушать. Он взял ее на руки… и понес, куда ему захотелось… вот так!

— Вадут! Куда ты меня несешь? Халимат! Фатимат! Хеди! Вадут!..

— Вадут тебе должен рот закрыть, дорогая, как Рустам! Вадут несет тебя на руках в свой дом — как Рустам! Чтобы ты стала его женой — как Гюльджан! А пряжу завтра на базар свезем! Вместе же и свезем! И можешь завтра написать такое письмо, что не добровольно вышла замуж, а по принуждению! Кто же тебе не поверит? Все поверят. И Фатимат! И Халимат, и Хеди, и Зара! А вот и моя дверь! «Сезам, откройся!»

Видишь — открылась! Ну, будем счастливы!

Уфимские рассказы

Как Ада получила квартиру

Да, жили мы тогда все вместе, в одной комнате: я, мама, мой брат, жена его Ада и трое их детей: Айрат, Рамиль и Рафаэль, жили на улице Ленина, в самом центре, за квартал от бани, почты, лучшего в городе кинотеатра «Родина» и самого большого продовольственного магазина.

Когда вечером к нам приходила родня: Хадия-апа[1], Нурия-апа, Магдан-абый[2], Асхат-абый, — мы усаживали их на табуреты. Брат лежал на диване и читал газету, мама ходила из кухни в комнату, носила чайник с чаем и чашки, Айрат, Рамиль и Рафаэль уходили к соседям, чтобы не мешаться. А Ада садилась на швейную машинку, между шкафом и стеной, и начинала расспрашивать: сколько метров кухня в новых домах, сколько метров спальня, и неужели есть ванная, и горячая вода… Брат прерывал ее.

— Вот тут пишут… — говорил он и читал про русского царя Александра, который умер не тогда, когда думали, что он умер, а позднее, скрылся от всех, убежал — обманул и родственников, и народ…

— Если две комнаты, — прерывала его Ада, — можно пианино купить, играть научиться…

— Одна девочка, — читал дальше брат, — в одиннадцать лет сквозь стены видит, сквозь все видит!

— Ой! — говорила Хадия-апа.

Нурия-апа куталась в шаль.

— Какой ужас! — говорила она.

— Если две комнаты, то швейную машинку можно поставить, шить на ней, когда захочешь, никому мешать не будет! — мечтала Ада.

— Американцы… — читал брат.

— Ох, уж эти американцы! — куталась в шаль Нурия-апа.

— А китайцы! — говорила Хадия-апа. — Китайцы — тоже!..

Когда родственники уходили, Ада сидела не двигаясь и смотрела в стену напротив так долго, что брат наконец не выдерживал и говорил ей:

— Если даже ты, Ада, на нее будешь смотреть, она не отодвинется.

— Отодвинется, — говорила Ада. — Если я захочу, отодвинется. Я — не ты!

Это было в июне, она пришла из своего детского садика, где работала воспитательницей, села за стол, поела, что принесла ей мама, и за все это время — ни слова, только брата разглядывала, осмотрела его уши, глаза, волосы, на ногти стала смотреть…

Брат говорит:

— Не то меня Ада в первый раз видит, не то у меня уши внутрь растут!

Ада — ни слова, разглядывает.

Брат — опять:

— Не то Ада в первый раз обнаружила, что есть на свете эти уроды — мужчины, не то я сам в первый раз это обнаружил!

Но Ада даже не улыбнулась. Она схватила свою сумку, надела туфли на самых высоких каблуках — это значит, побежит по магазинам: если очередь, она будет выше всех, через головы достанет, — и убежала.

Мы думали: ну, походит она по магазинам, зайдет, как всегда, в комиссионный, найдет там опять новенькое зимнее пальто за пять рублей, с шелковой подкладкой, фасона, который носили лет десять тому назад, купит и перешьет его на своей швейной машинке, которую она купила в том же комиссионном магазине в тот год, когда вышла за моего брата замуж и приехала вместе с ним из Сармановского района, из глуши, в нашу столицу. А может, купит портфель за рубль, в том же комиссионном, хотя ни Айрату, ни Рамилю, ни Рафаэлю в школу еще не пора, просто этот портфель стоит столько же, сколько резиновый синий мячик с красной узкой полоской. А может, Ада принесет «чернобурку» стоимостью в двадцать рублей, ведь принесла недавно оттуда хвост какого-то зверя за пять рублей — после первого дождя хвост оказался собачьим, так сказал мой брат. Но она ему не поверила, пересыпала нафталином хвост, сунула в наволочку и повесила в шкаф, вместе с другими вещами из того же комиссионного магазина.