Как хочется счастья! - [33]

Начиная с четырех часов к метро стекались толпы закончивших учебу студентов, а позднее – разного вида служащих. Как раз в это время – с четырех до семи – мы и надеялись сразить всех прохожих нашим искусством.

Я опять волновался ужасно! Здесь на площади скептических взглядов преподавателей и товарищей не предполагалось, не ожидалось также ни свиста, ни тухлых яиц, зато наше искусство по-настоящему, без дураков оценивалось рублем. И если бы мы ничего не заработали, мне стало бы очень стыдно перед Таней. Возможно, она не захотела бы иметь со мной дело, и это помешало бы мне видеться с ней помимо занятий. Само собой, что и планы на лето оказались бы нереализованными.

Для того чтобы обозначить визуально место нашего действия, я раздобыл большой кусок брезента – стащил его со старой машины, которую кто-то бросил на улице неподалеку от нашего общежития. Заблаговременно я этот кусок обрезал, так что получился матерчатый серый круг, почистил и масляной краской нарисовал на нем плитки мощеной мостовой. Единственное дерево за загородкой я тоже присмотрел заранее. Предполагалось так: под деревом я стелю свой брезентовый круг и ставлю на него маленькую, складную табуретку. Еще не распустившиеся до конца листочки дерева должны символизировать чистоту и нежность нашего искусства.

Как сейчас помню, для первого дня выступления мы выбрали пятницу. Когда я доставал из футляра аккордеон, пальцы у меня дрожали. Таня стояла чуть в стороне и ждала. Я посмотрел на нее, она была бледна, а глаза необыкновенно ярко синели под челкой. Я сел, выдвинул вперед пустой футляр и негромко, как бы примериваясь, заиграл первые аккорды. Таня расстегнула свое черное пальто так, чтобы стало видно платье и знаменитый крестик, сдвинула на лоб шляпку – совсем снимать ее я запретил, чтобы девушка не простудилась, вышла ко мне и, дождавшись нужного такта, запела.

Она пела прекрасно, не боясь, не стесняясь. Не жалела голос и легкие, вдыхала полной грудью, не путалась в словах. Я не смотрел на нее, как не смотрел и вокруг, но мне казалось, что лучше эту песню не пел никогда и никто. В моей башке уже носилась сладкая мечта о том, как Таня обязательно станет не просто известной, а непременно знаменитой артисткой, а я буду при ней ее бессменным помощником – продюсером, аккомпаниатором, гримером, костюмером и…

Но песня закончилась. Я сыграл последний аккорд. В футляре лежала жалкая мелочь. Таня подошла ко мне и встала рядом. Ее рука в черной перчатке легла на аккордеон. Я взглянул на девушку. Видимо, в глазах моих читалось такое отчаяние, что она вдруг сказала:

– Еще не вечер. Давай сначала. – И снова вышла вперед.

Теперь она, глядя куда-то вдаль, громко объявила название той же самой песни. Интересно, что видела Таня тогда?

Я заиграл, она запела. Мы очень старались. Мелодия плыла в весеннем воздухе над площадью в сторону Садового кольца.

Результат был такой же. Мы начали в третий раз. Теперь уж я, играя, не закрывал глаза в сладких грезах. Я стал наблюдать за прохожими. За три куплета послушать нас не остановился никто. Песня опять закончилась. Таня растерялась. Беспомощно она обернулась на меня. Я встал и собрался сложить инструмент, как оружие. Таня застегивала пальто, и вот теперь я увидел отчетливо, что глаза у нее наполнились слезами. Она была унижена, мне показалось, что ее унизил я.

– Они ничего не понимают! Они просто бегут по своим делам. Они никого не слышат. Поверь, ты пела прекрасно, – в отчаянии сказал я. Она натянула шляпку поглубже.

– Не расстраивайся. Ты замерзла. Поедем домой. Я провожу тебя.

Она постояла немного молча, как мне показалось, с ненавистью взглянула на проходящих к метро людей, и вдруг опять стала решительно расстегивать пальто.

– Давай попробуем в последний раз!

Честно сказать, я уже ни на что не надеялся. Но как я был благодарен за то, что она не закапризничала, не заплакала, не обозвала меня «идиотом», а своим предложением повторить наш номер показала мне, что все-таки если уж не ценит, то по крайней мере не ругает меня за мою дурацкую затею. Я снова заиграл вступление, она точно так же вышла вперед.

За время первого куплета ничего не происходило. Но вдруг на наш пятачок занесло трех веселых и, как мне показалось, слегка подвыпивших теток. Одеты они были нарядно – похоже, возвращались после какого-то корпоративного торжества. Женщины простояли напротив нас оставшихся два куплета, а когда мы закончили, одна из них кинула в футляр потрясающую бумажку – тысячу рублей.

– Хорошо поете, ребятки!

И я вдруг растерялся. Но Таня с достоинством поклонилась, посмотрела на меня, и мы с ней, не сговариваясь, начали снова. Тетки, не дослушав, ушли, а мы исполнили нашу песню без передышки раз, наверное, пять или десять, пока не начало темнеть. Продавщица цветов, вышедшая со своим нежным товаром на вечерний промысел, подошла к нам:

– Хватит, ребята. Башка от вас разболелась. Одно и то же играете. Я на вас сейчас ментов напущу. – У нее был усталый грубый голос, а в корзине в наступающих сумерках нежно светились нарциссы.

– Забирай деньги и подожди меня в метро! – сказал я Тане и стал быстро запихивать аккордеон в футляр. – Если я не приду через пять минут, уезжай домой. – Я вспомнил свои первые попытки заработать. Таня не стала меня расспрашивать, что к чему.