Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки - [105]

Этого Гастеву показалось мало: в обширной библиографии, помещенной в конце книги, не только снова упомянуты работы Есенина-Вольпина, но и указана под № 55 такая, явно мистифицированная, запись, «J. Cheyne and W. Stokes. The breath of the death marks the rebith of spirit. — «Mind», March 1953. (Дыхание смерти знаменует возрождение духа). На самом же деле под названными Гастевым именами скрывались врачи, жившие и работавшие в конце XVIII — первой половине XIX вв.: Джон Чейн, шотландский врач, открывший специфический тип прерывистого дыхания при агонии, и Уильям Стокс, ирландский врач, продолживший изучение этого явления. Гастев обыгрывает «чейн-стоксово дыхание», которое сопровождало агонию Сталина и о чем постоянно сообщалось в бюллетенях о его болезни, регулярно печатавшихся в газетах в начале марта 1953 г. По Гастеву получалось, что врачи опубликовали статью об этом феномене в марте 1953 г., в лондонском журнале «Mind» («Разум» или «Дух»), посвященном вопросам психологии и философии. Поэтому ученый и благодарен «чейн-стоксову дыханию»: если бы не оно, ему пришлось бы еще долгое время гнить в лагере. Этот, говоря набоковскими и пушкинскими словами, «щелчок по цензуре» доставил, вероятно, немало веселых минут друзьям и единомышленникам автора.

Весь расчет здесь состоял в надежде на низкий интеллектуальный уровень цензоров и недостаточную их информированность. Ничего, должно быть, не говорило московским цензорам, например, имя эмигрантского поэта Владислава Ходасевича, иначе бы они не пропустили в его переводе исторический роман Казимежа Тетмайера «Легенда Татр» (М.: Гослитиздат, 1960. Серия «Зарубежный роман XX века»), тем паче, что он указан как переводчик с польского на титульном листе книги.

Другой «рецепт» состоял в том, чтобы суметь напечатать нечто опасное — так называемый «непроходняк» — «далеко от Москвы», и чем дальше, тем лучше! Провинциальных цензоров удавалось провести с еще большей легкостью. Знаменитый альманах «Тарусские страницы» под редакцией К. Г. Паустовского, включивший публикации стихов и прозы Марины Цветаевой, стихи Н. Коржавина, Б. Слуцкого, Н. Заболоцкого, повесть в стихах Вл. Корнилова «Шофер», повесть Булата Окуджавы «Будь здоров, школяр!» и другие произведения, выходившие за дозволенные рамки, вряд ли был бы разрешен в Москве, а в Калуге в 1961 г. это прошло. Затем посыпались репрессии, уволены с работы директор Калужского областного издательства и другие сотрудники, виновные в издании альманаха, но было уже поздно… Сомнительно, опять-таки, что мог бы появиться в «центре» роман Федора Сологуба «Мелкий бес», впервые вышедший 1907 г. и в советское время не издававшийся. В специальной записке агитпропа ЦК, подготовленной в 1957 г., он указан в числе книг, исключенных из тематического плана Гослитиздата, поскольку, как говорилось в ней, издание подобного рода книг «…наносит ущерб делу воспитания трудящихся и тормозит развитие книгоиздательского дела в стране»[345]. А вот Кемеровское книжное издательство в 1962 г. пошло на такой шаг, что сразу же вызвало окрик из Москвы и последовавший затем переполох в местных партийных кругах. Руководители издательства получили опять-таки строгие взыскания. Помнится, мы засыпали калужский и кемеровский книготорги просьбами прислать наложенным платежом эти книги: поначалу они выполнялись, затем, по-видимому, был получен приказ прекратить рассылку.

Именно в журнале «Байкал» (1968, № 1–2), выходившем в Улан-Удэ, смогли быть напечатаны первые главы книги Аркадия Белинкова об Олеше, сопровождаемые лестной рекомендацией К. И. Чуковского. Публикация была оборвана. Лишь в эмиграции Белинкову удалось полностью напечатать ее под заглавием «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша» (1-е изд. — Мадрид, 1976). Только в иркутском альманахе «Ангара» (1968, № 4) смогла увидеть свет наделавшая много шуму сатирическая «Сказка о тройке» братьев Стругацких, тотчас же попавшая в самиздат. Впрочем, их рассказ «Гадкие лебеди», также вызывавший массу аллюзий, так и не мог увидеть света, став исключительным достоянием самиздата. Возникали, конечно, скандалы по этому поводу с далеко идущими «оргвыводами»: разгонялись редакции издательств, журналов и альманахов, их руководители получали взыскания по партийной линии, а нередко — и вообще увольнялись от должности. Но происходило это, как правило, постфактум, когда тексты произведений уже пошли гулять по свету.

Иное дело, что местным авторам, по каким-либо причинам, идеологическим преимущественно, попавшим на заметку областного партийного начальства (а еще хуже — местного управления КГБ), приходилось как раз худо. Не имея шансов публиковаться в местной печати, они, напротив, предпочитали обращаться к центральной: в Москве и Ленинграде, как правило, ничего не зная о «компромате» на них, редакторы и цензоры зачастую спокойно пропускали их произведения, в тех случаях, разумеется, если в представленных текстах не обнаруживалось ничего «предосудительного».

Большой популярностью пользовались в то время некоторые литературные журналы, выходившие в столицах союзных республик, особенно в Грузии и Прибалтике. Им позволялось гораздо больше, чем столичным. «Литературная Грузия», например, под флагом «дружбы народов» и крепких литературных связей с Россией публиковала стихи поэтов-авангардистов, Осипа Мандельштама, Михаила Кузмина, Бориса Пастернака и других полузапретных (или запрещенных полностью) русских писателей, о которых «в центре» предпочитали помалкивать.