Каин: антигерой или герой нашего времени? - [44]

Иван пожал крепкими литыми плечами.

— А давай, Аришка, еще по чарочке на посошок, да песню споем.

— Споем, Ванечка, споем, милый.

И Каин запел:

Ах, конь ли, конь мой, лошадь добрая,

Ты не ходи, мой конь, на Дунай-реку.

Ты не пей, мой конь, из ручья воды:

Из ручья красна девица умывалася,

Она белыми руками белилася,

Она алыми румянами румянилась,

Она черными сурмилами сурмилася,

Во хрустально чисто зеркало гляделася,

Красоте своей девичьей дивилася:

«Красота ль моя, красота девичья,

Ты кому-то красота моя, достанешься?

Нелюбимому супругу, мужу солдатскому…»

Иван пел, а Аришка и слова не вымолвила. Она смотрела на него влюбленными, нежными и в тоже время грустными глазами и дивилась: какой же особенный этот Ванечка. Ведь эту песню он только сейчас сложил, и поет он про ее девичью участь, далеко не счастливую, ибо едва ли она когда-нибудь испытает настоящую любовь к другому человеку.

И вновь на глазах Аришки выступили неутешные слезы.

А Иван пел, пел как никогда задушевно и упоительно, задумчиво и кручинно, с какой-то неизъяснимой тоской…

Глава 24 В Кашине

Через три дня состоялся грабеж купца первой гильдии Гурьева, через два — купца второй гильдии Сарафанникова, затем графа Шереметьева и князя Голицына…

Москва загудела тревожным именем: Каин, Каин, Каин…Он грабит самых именитых людей.

Генерал-аншеф Семен Андреевич Салтыков, начальник Московской Тайной канцелярии, член Сената метал громы и молнии.

Фома же Зыбухин, глава Сыскного приказа, места себе не находил. По Москве бушевал неслыханный разбой, никогда еще так дерзко и виртуозно не девствовали воры.

Не зря когда-то Фома Зыбухин подумал, что преступную банду возглавил новый гопник, чьи неуловимые разбои вызывают восхищение даже у самого генерал-губернатора. Он готов этого Каина на Болотной площади четвертовать, но отдает должное его воровскому искусству.

— Это не жулик, а какой-то дьявол. Его способности не поддаются здравому смыслу. Им обеспокоена сама матушка императрица. Ограблен родственник любимца Анны Иоанновны, князь Голицын. Она предписала Бирону, дабы тот полностью переключил московскую полицию на поимку Каина… Тебе ж, Фома Кузьмич, в другой раз говорю: не примешь самых жестких мер — не только вымету из Сыскного приказа сраной метлой, но и в тюрьму посажу за преступную бездеятельность.

Фома приуныл. Этот Каин, наверное, и в самом деле дьявол. Попробуй, излови. Вот, сволочь! А ведь, если честно признаться, у губернатора тоже рыльце в пуху. Не он ли лично выдал Ваньке Осипову абшит? Правда, тогда Салтыков не знал о кличке Осипова, не доложили. Но прежде чем на документе расписываться, надо было всю подноготную о Ваньке изведать. А ныне ишь какой выверт получился. Вся Москва трепещет от дьявола-злодея.

А простолюдины довольно толковали:

— Ерой наш Каин. Вот те и Ванька, ишь, как богатеев потрошит.

— Так им и надо, кровопивцам. Нуждой задавили. Глянь, сколь люду от голодухи помирает. Всех бы их лишить добра.

— Молодцом, Каин.

— Это не кличка. Его нам сам Бог послал, чтоб неправедных людей наказывал…

Разговоры народа, разумеется, доходили до Ивана, и он с радостью убеждался в своей правоте: он не вор, а заступник народный. Мститель! Все его действия весьма боготворимы черным людом. Не к этому ли он стремился?

Но, резанула вдруг иная мысль. Добра награбили столько, что и на возу не увезти. И все это кучке гопников. Но в три горла им ни пить, не есть, да и когда смерть настанет, у гроба карманов нет. Что же это ты, народный заступник, о нищих и убогих забыл?

Со своей мыслью поделился с ватагой:

— А не пора ли нам, господа воры, и с голью перекатной поделиться? Небось, слышали, как о нас по-доброму толкуют. Надо обойти все паперти и подать милостыню каждому нищему и обездоленному в городских слободах, у коих голодных ребятишек мал-мала меньше. И не по семишнику! Пусть молва пройдет, что мы не какие-то крохоборы, а истинные помощники простому люду.

В комнате повисла безмолвная, настороженная тишина: Каин взорвал давно устоявшийся воровской обычай. Одно дело сунуть денег караульным солдатам, чтобы выручить из каталажки своего товарища, другое — поделиться с нищей братией, и немало поделиться. Не дело придумал Каин.

Иван без лишних слов понял, что на сей раз его слова наткнулись на глухую стену, но повелеть он не имеет права, так как воровской мир живет по другим понятиям. Уповать же на совесть — дело бесполезное, ибо совесть у воров под спудом лежит.

Иван глянул на братву недовольными глазами и сухо (не без язвы) бросил:

— Не смею приказать, господа честные. Я ж пошел по папертям.

Вскоре за ним подались Камчатка с Куваем. Последним вышел с кислым лицом Васька Зуб.

На другой день слава о Каине поднялась до небывалых высот. Наконец-то он достиг вершины неслыханной известности. Мечта его свершилась, но оставаться в Москве он уже не мог, ибо каждый день пребывания в Первопрестольной становился все более для ватаги угрожающим..

— Пора уходить, братва. Двинем на Волгу и там вдоволь разгуляемся.

Думы Ивана звали к претворению в жизнь еще боле возвышенной мечты.

* * *

Облюбовали город Кашин, остановившись под видом московских купцов в Ямской слободе у местного старосты.