Кафе «Ностальгия» - [22]

Шрифт
Интервал

– Вся беда в том, – говорила она, – что мы, женщины семьи Роч, терпеливы, как овцы, мы чертовски страдаем, когда влюбляемся до мозга костей в какого-нибудь пройдоху. Такого не случается с мужчинами из нашей семьи, нет, с ними ничего подобного не происходит. Слабаки, – и она посмотрела на мою старуху, – вот, к примеру, твой муж, прости Господи, ведь это мой брат, ты страдаешь и все молчишь, а ему и дела нет до того, что тебе нужно иногда потрахаться. Хоть он и кровь от моей крови и все такое, но порядочная, надо сказать, сволочь.

Мать поднесла палец к губам, давая понять, что эта тема – подрыв мужского авторитета – не для меня. Тетушка цыкнула сквозь зубы и пробормотала, что чего там, нам, молодым девчонкам, известно то, чего им и не снилось, что мы сучки сладострастные, и так далее в том же духе. Моя старуха ткнула ей локтем в бок. Тетка замолкла и опять набросилась с невиданным остервенением на кафель. Мама очистила огурец, мелко нарезала его и приготовила изысканный салат, заправленный ее любимым белым соусом – йогурт, чеснок, мед, щепотка тмина и петрушка. Я наложила себе целую тарелку, потом еще одну. Я съела полблюда салата. Несварение желудка – вот что я таким образом заработала. Мне было ужасно плохо, ничто мне не помогало. Пришлось вызывать Гумерсинду, она умела втирать масло в живот или в лодыжку так, что все проходило. И вправду, вздутие живота рассосалось. Я почти целый месяц отрыгивала огуречным вкусом в память о том незабываемом наслаждении и в назидание того, чтобы не слишком часто подвергала свое здоровье такому испытанию.

Как я задушила в себе вирус семьи Роч, переданный мне по наследству, как утверждала моя тетя, от своих предков по женской линии? Для этого понадобилось шесть месяцев, срок, который в том возрасте кажется целой вечностью. Точно в тот день, когда мне исполнилось четырнадцать, я навсегда вычеркнула из своего сердца неудавшуюся любовь. Повторяю, должно было пройти полгода да к тому же случиться одно событие: под балконом дома, что располагался на углу улиц Меркадерес и Эмпедрадо, между семинарией Сан-Карлос и церковью, прошел один человек. В этом доме жила моя одноклассница, с которой мы вместе делали домашние задания.

В человеке не было ничего особенного, обычный с виду, правда, одет он был великолепно. Его тело казалось таким целительным, что на меня напал приступ прямо-таки каннибальского обжорства: мне вдруг захотелось кусать его плоть, рвать ее зубами, жевать и глотать. Я даже представила себе филе, приготовленное из куска с его очень нежной эрогенной зоной, приправленное специями, прожаренное и выложенное на тарелку с гарниром из картофельного пюре, жареного банана и салата из помидоров и авокадо. У меня потекли слюнки. Однако этот человек носил усы, и это несколько остудило мою плотоядную страсть. Я не выношу мужчин с усами. Не вижу ничего хорошего в волосатой верхней губе. Конечно, он был женат: на безымянном пальце его левой руки сверкало обручальное кольцо, а за правую руку держался мальчик, называвший его «папой»; я прикинула, что мальчику лет восемь. Каждый день я видела с балкона (именно тогда я приняла на себя судьбу наблюдателя, и так поведется, что всегда посредине невозможных любовных связей будет стоять балкон), как этот человек направлялся в парк Влюбленных, там он обучал своего сына играть в пелоту, то есть в бейсбол. Впрочем, и он частенько бросал взгляды в мою сторону, на меня, возвышавшуюся над перилами балкона. Декорация, среди которой нагуливался мой неутолимый аппетит, не менялась: парк, утопающий в густых кронах деревьев, зеленая трава, за ним бухта; зелено-голубые волны качали бензиновые и масляные пятна. Парапет Малекона сверкал белизной, по авениде ползали автомобили пятидесятых годов, старые драндулеты, пыхтящие во все стороны черным дымом, или катились серо-серебристые «лады», сливаясь с плывущими за аллеей греческими и советскими судами. Совсем рядышком искрились на солнце каменные плиты ограды парка, низенькие и неровные, по ним прыгал ребенок с проворством, присущим его возрасту, так точно угаданному мною; порой он прятался от отца, с трудом протискиваясь между бетонных плит. Отец и сын играли алюминиевой битой и растрепанным мячом, бегая от дерева к дереву, служившими базами и домом, – понятия этого вялого вида спорта. И глаза отца, черные, как я успела заметить, словно бразильская фасоль, изучали меня. У меня не могло возникнуть тогда и мысли, что это походило на один из тех фотоснимков, которые все-таки остаются в каталогах благодаря излишней мягкости цензуры, как говорят знающие люди, и сегодня я вспоминаю это. В конце концов, мне было всего лишь четырнадцать лет, только пошел пятнадцатый, и я пыталась изучать архитектуру, журналистику, историю искусств; фотографом я стала, как говорила уже, по чистой случайности. А в то время я не представляла себе своей будущей профессии – все мои тогдашние начинания были временными увлечениями. И на тот момент важней всего было убить в себе идолопоклонническую страсть к Хосе Игнасио. Клин клином вышибают, гласит поговорка. Этот человек, уже взрослый – как мне показалось, ему было за сорок, – загорелый на долгом и нудном гаванском солнце, в рубашке, завязанной узлом на животе, несколько неуклюжий (иногда он валился на газон выкурить сигарету «популяр»), пожалуй, и стал тем самым клином. Разве важно, что он женат и что у него ребенок? Казалось очень возбуждающим начать в мои года сексуальные отношения с человеком опытным, который жил уже взрослой жизнью тогда, когда я едва только научилась ходить. Возможно, и не нужно было ничего серьезного, так, только легкое приключение, небольшой риск. Я снова думала, как моя тетка. Мне пришло в голову, что неплохо бы пустить в школе слушок о моем романе со взрослым, вот бы мне стали завидовать девчонки, те, которые считают, что попирают все нормы поведения, и, самое главное, удалось бы добиться ревности Хосе Игнасио. Я так и поступила, но он не обратил на это никакого внимания, да вдобавок никто в школе не поверил слуху, и за моей спиной, да и при мне тоже, его опровергали, говоря, что я не способна на такую дикость, что я вообще ни на что не способна, что скорее всего я немножко того, что я бесполое существо, гермафродит. Как доказать им, что я способна на большее, что я взрослая? И как избавиться от этой дурацкой и безответной первой любви? Бьет значит любит, как говорится в поговорке. Любви я не видала, а вот оплеуху уже получила.


Еще от автора Зое Вальдес
Детка

Роман «Те di la vida enlcra», в русском переводе названный «Детка», – это история девушки. Куки Мартинес, Детки, которая, едва отметив свое шестнадцатилетие, приезжает из провинции в предреволюционную Гавану. Одна дивная гаванская ночь погружает Детку в мир грез, из которого ее не в состоянии вывести даже последующие годы коммунистического абсурда. С отменной непринужденностью, демонстрируя мастерское владение словом. Зоя Вальдес написала пронзительный роман о любви, надежде и разочаровании.В 1996 году благодаря этой книге Зоя Вальдес стала финалисткой премии за лучший испаноязычный роман.


Рекомендуем почитать
Мужская поваренная книга

Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.


Записки бродячего врача

Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.


Фонарь на бизань-мачте

Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.


#на_краю_Атлантики

В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.


Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Кое-что по секрету

Люси Даймонд – автор бестселлеров Sunday Times. «Кое-что по секрету» – история о семейных тайнах, скандалах, любви и преданности. Секреты вскрываются один за другим, поэтому семье Мортимеров придется принять ряд непростых решений. Это лето навсегда изменит их жизнь. Семейная история, которая заставит вас смеяться, негодовать, сочувствовать героям. Фрэнки Карлайл едет в Йоркшир, чтобы познакомиться со своим биологическим отцом. Девушка и не подозревала, что выбрала для этого самый неудачный день – пятидесятилетний юбилей его свадьбы.