Догадался комендант, что опоздал Каэрдэн и не спас Сигуну от чар Природы. Опечалился старый рыцарь и приказал сжечь бесчувственную Сигуну, ибо больше ничего нельзя было с ней поделать.
Сложили на главной площади Форт-Саважа костер, в центр которого вздымался столб. А к столбу этому привязали тварь в облике леди Сигуны, и созвали народ посмотреть, как будет она корчиться в языках пламени.
Кричат люди, проклинают Природу и друидов болотных. Переполнены их сердца яростью. Устали люди жить в страхе и взалкали возмездия Природе.
Один Каэрдэн стоит молча и поддерживает обессиленного мага. Да еще комендант беззвучно рыдает, обнимая пятилетнего сына.
Тут подносят факел к пирамиде дров и вспыхивает жаркое пламя. Приходит в себя Сигуна и начинает взывать о пощаде. Но нет милосердия в сердцах людей. Злобно смеются они над корчами твари; но та не спешит сбрасывать личину и верещать по-животному. Плачет Сигуна, и умоляет избавить ее от мучений, но глухи к мольбам горожане. Радуют их муки создания Природы. Приятны их взорам ожоги, уродующие белую кожу Сигуны, ласкают их слух надрывные крики. Веселятся люди.
Противно Каэрдэну смотреть на них. И еще противнее ему смотреть, как мучается Сигуна. Много тварей сжег Каэрдэн, но никогда еще не видел, чтобы хоть одна из них могла так долго сохранять человеческий облик. Спрашивает Каэрдэн у мага:
— А не могло ли случиться так, что ошибка была в твоем заклинании, премудрый Игнатиус? Доводилось ли тебе испытывать его на человеке, ни разу не бывавшем на болотах?
Молчит Игнатиус. Не отвечает Каэрдэну.
А спустя малое время умерла на костре леди Сигуна, задохнувшись дымом. И увидели все, что и после смерти сохранила она человеческий облик, что просто немыслимо для твари, сотворенной Природой. Ужаснулись тогда люди содеянному ими, а сильнее прочих ужаснулся Игнатиус.
Загомонили люди, зароптали. Стыдно им стало. Сожгли на их глазах безвинную женщину, а они этому не помешали. Стоят люди молча, друг другу в глаза не смотрят. Не знают, что им теперь делать.
И вдруг комендант как закричит:
— Это он виноват! — и указывает пальцем на Игнатиуса. — Это он нас заколдовал! Он не маг, а друид!
Молчит Игнатиус. Не отводит ложные обвинения. Молчит, и сил набирается. А народ кричит:
— Это маг виноват! — и снова ярость возвращается в сердца людей, наполняя их уверенностью. — Сжечь его! — кричат люди.
Берется Каэрдэн за меч, чтобы вразумить озверевшую чернь, и снова слышит смех Природы.
— Спасибо тебе, Каэрдэн, что впустил меня в ваш мертвый город. Спасибо, что подарил мне так много новых слуг. Ты хорошо поработал, мой сын Каэрдэн. Я довольна тобой, — и опять смеется женский голос в голове Каэрдэна.
Стискивает Каэрдэн рукоятку меча, и чувствует, как начинает зудеть его кожа и болеть десны. Не обнажает Каэрдэн клинка.
А толпа окружает Каэрдэна и Игнатиуса, как ранее твари окружали рыцаря на болотах.
Тут выходит вперед Игнатиус и вздымает руки к небу. Отшатывается толпа. Дрожат руки у мага, и лицо его покрывается холодным потом — но собирается с силами маг и выкрикивает заклинание, после чего падает замертво.
А потом случилось следующее. Каждый, кто был на главной площади Форт-Саважа (а были там и кнехты, и ремесленники, и крестьяне), вдруг увидел, что окружают его твари, и глаза их пылают злобой, а людей среди них и вовсе нет, если не считать Каэрдэна. Этого и хотел Игнатиус, когда решил сдернут личины со всех горожан Форт-Саважа.
И началась тогда в Форт-Саваже резня, какой прежде не видел свет. Убивали твари тварей, терзали друг друга когтями и клыками, и каждая тварь считала, что сражается за человечность. Один Каэрдэн стоял неподвижно, а в ушах его звенел смех Природы.
— Ах, как хорошо поработал мой сын Каэрдэн! Но почему же ты медлишь? Обнажи свой меч и покарай этих мерзких тварей! Бей и руби их без малейшей пощады, и стань моим сыном не только по крови, но и по духу! Ведь ты ненавидишь чешуйчатых тварей — так убей же их! Скорее!
Не двигается Каэрдэн. Смотрит он на тварей и испытывает отвращение. Ненавидит он их всей душой — но ненависть эта его самого может превратить в тварь клыкастую. Не знает Каэрдэн, как ему поступить. Если даст он волю своей ярости — перестанет быть человеком. А будет и дальше стоять неподвижно — убьют его мерзкие твари.
Жалко стало Каэрдэну самого себя. Понял рыцарь, что проиграл эту битву. Обнажил он меч и хотел было броситься на клинок, но увидел в сверкающей стали свое отражение и помедлил. Хоть и был в его руке острый меч, и собирался Каэрдэн пролить мечом этим кровь, не происходило с Каэрдэном никаких перемен. И клыки не прорезались, и кожа чешуей не обрастала.
Понял тогда Каэрдэн, что когда жалость направляет меч, не в силах Природа обратить это в свою пользу. Ярость и страх, ненависть и похоть — все это подвластно Природе. Но только жалость и милосердие отличают человека от мерзких тварей.
Пожалел Каэрдэн несчастных тварей, не ведающих милосердия и порабощенных бессердечной богиней. И взял тогда Каэрдэн меч в правую руку, а факел — в левую, и избавил тварей от мук земного существования.
А потом сел Каэрдэн на коня и уехал в столицу, подпалив на прощание Форт-Саваж.
