Кабы не радуга - [36]

Стрела торчит из пяты.

Все это проходят в классе, где на портретах – ареопаг

местных правителей, в углу – государственный флаг.

За каждой партой по две подстриженных головы —

почти дебильных, увы.

Понятно, что их Гомер – всем ребятам пример.

Понятно, что жизнь жива только иудами вер.

Понятно, что Аполлон – султан, а музы – его сераль.

Так закалялась сталь.

Пунические войны переходят в гражданскую, а потом

без перерыва – в отечественную. Эпоха лежит пластом.

Сократ заряжает пушку. Из белого леса колонн

прицеливается Платон.

"Пунические войны. Панические атаки…"

Пунические войны. Панические атаки.

Не видать мне своих ушей, как Одиссею – Итаки.

Не опрокинуть мир, как хрустальную стопку,

не лежать на печи поленом, пока не засунут в топку.

Век толкаться в толпе, занимать очередь к кассе.

Считать копейки, не думать о смертном часе.

Не делать ближнему зла – разве только сам пожелает.

За окном ветер носит то, что собака лает.

"Я помню руины домов после давних бомбежек…"

Я помню руины домов после давних бомбежек,

на стене коммунальной кухни мухоловок-сороконожек,

летний кинотеатр в Доме ученых – между рядов топает симпатичный ежик.

Пять военных лет до меня плюс столько же послевоенных.

Стройки силами немецких военнопленных.

Деревянный пенал. Складной перочинный ножик.

Помню пьяных калек на улицах – все калечней и пьяней

год от года.

Весной цветут каштаны, потом акации. Хороша погода.

Осиные талии, плечики, сумочки – это такая мода.

Юноши в светло-сером, а то и в белом.

В ателье портной размечает выкройку мелом.

Возвращают-прощают врагов народа.

Дедушка, подымая рюмку, говорит по старинке: "Прозит!"

Мимо окон гробы с оркестром когда провозят,

когда проносят.

"Выброси старую шубку!" – "Зачем? Она есть не просит.

Пусть моль в шкафу ее ест за милую душу.

А так погляжу на шубку – и вспомню покойную тетю Нюшу".

Володя гуляет с Наташей. Но Зину свою не бросит.

За ребенком нужно присматривать – больно прыток.

К Первомаю почтовый ящик полон цветных открыток.

Если не будет войны, в магазинах будет избыток.

Значит, нужно еще раз выпить за мир во всем,

как положено, мире.

Будет вам изобилие – размечтались!

Держите карманы шире.

Вышила бы наволочку, да не хватает зеленых ниток.

Пятачок со звоном падает в гипсовую кошку-копилку.

Отец прикупил приемник, вставляет в розетку вилку.

Би-Би-Си, глядя из Лондона, прорывается сквозь глушилку.

Зеленый глазок – треугольный сектор то шире, то уже.

Дворовые небеса глядят на свое отражение в луже.

Покрутившись, песик ложится спать на подстилку.

"На рассвете голые бабы опахивают село…"

На рассвете голые бабы опахивают село.

Три молодухи впряглись, старуха на плуг налегла.

Хороша борозда в черноземе, жирна, глубока зело,

нужно, пока не встанет солнце, обойти вкруг села.

У каждой медный крестик болтается на груди,

следом девки идут, поют, да не держат строй:

"Ты, коровья смерть, ты к нам в село не ходи,

не ходи к нам в село, сиди за дальней горой.

Ой, за дальней горой, за глубокой рекой,

за темным лесом, за дальним монастырем,

откуда тебе не дотянуться поганой своей рукой,

мы идем вкруг села, а тебя с собой не берем.

Ты, коровья смерть, сиди да свой грызи локоток,

на наше молочное стадо во все глаза, паскуда, гляди.

Мы опахиваем село, мы крестимся на восток,

не ходи к нам, коровья смерть, ох, не ходи!"

А мужики той порой посреди села – до одного.

Чтоб никто не пошел на диво дивное поглядеть.

Потому что если посмотрит кто, то через него

все дело погибнет, и стаду не уцелеть.

Старейшина счет мужикам ведет по головам,

каждый следит за соседом, чтоб ни ногой.

Ибо от предков святых заповедано вам,

чтоб ни бабы своей, ни дочери не видеть нагой.

Чья идет с крестом, предваряя плуг?

Чья надрывает голос, чтоб перепеть подруг?

Чья размахивает кадилом, не хуже, чем дьякон Трофим,

чья размахивает руками, что крыльями серафим?

Ох, помилуй нас, святый Лавр, огради нас, заступник Флор,

сохраните скотинку нашу, мы вам свечку зажжем!

А коровий мор ухмыляется из-за гор,

любуется наготой деревенских румяных жен,

оценивает девиц, отворачивается от старух,

ничего, думает, побываю у вас в гостях!

А пения мор не слышит – он от рождения глух.

А ноги длинны: борозду перепрыгнуть – пустяк.

"Змей похотливый летает к солдаткам и вдовам…"

Змей похотливый летает к солдаткам и вдовам —

чешуйчатый, страшный, с хвостом полнокровным пудовым,

подлетит к порогу, ударится о порог,

обернется суженым или служивым – эй, женка,

ставь-ка в печь горшок, с едой была напряженка,

то топор варили, то кирзовый сапог.

Привечай муженька, на побывку отпущен к бабе,

подписал приказ генерал в генеральном штабе,

лысый черт в аду иль в раю – милосердный Бог.

И баба ахнет, руками всплеснет, засмеется,

не ждала солдатка, что муж служивый вернется,

ставит в печь горшок, запекает рыбку в пирог.

И всю ночь из хаты – ахи, вскрики и стоны,

и завидуют бабе дородные мужние жены,

при холодных пьяных мужьях изживающие красоту.

Разгулялась, думают бабы, наша товарка,

утром стирка да песни, днем то жарка, то варка,

в воскресенье идет к обедне – но не подходит к кресту,

не причастится, иконку не поцелует.

Поп говорит: видно, змей похотливый балует,

слышал я про такое, а сам увидел впервой.