Кабы не радуга - [33]

В общем, весь спектакль запороли.

Но птицы утром щебечут.

В колясках младенцы лепечут,

тянут к бабкам мягкие лапки,

умиленно сюсюкают бабки.

А еще по утрам прохладно,

светит солнышко – ну и ладно.

"городские пейзажи не хуже природных красот…"

городские пейзажи не хуже природных красот

скал предгорий низин и небесных высот

новостройки не хуже пчелиных отмеренных сот

то наткнешься на статую в старом одесском саду

даже мелкая вещь тебя крупно имеет в виду

успокойся утешься все равно я к тебе не приду

то насквозь словно луч разгоняющий утренний сон

взгляд атланта спиной вместо неба разбитый балкон

то вода в проржавевших забитых растерзанный

горестный стон

то прабабкин портрет на стене на старинном гвозде

говорит у тебя хорошо как всегда никогда и везде

как гагарину на полуночной пятиконечной звезде

никому не ответишь секрета на кой тебе ляд

это чуткое ухо внимательный пристальный взгляд

эти горе-деревья вдоль аллеи застывшие в ряд

эти горе-скамейки осторожно окрашено так

ты когда-то испортил свой единственный старый пиджак

эти плитки из лавы известен им каждый твой шаг

вкривь и вкось поперек а случится и вдоль

как вдоль тела пронзает чужая полночная боль

это сердце трепещет как между ладошками моль

то листва под ногами а раньше над головой

то чужой искалеченный дом а когда-то был твой

впрочем бог с этим домом и городом с этой листвой

"Гитлер и Муссолини принимают военный парад…"

Гитлер и Муссолини принимают военный парад.

Части СС демонстрируют классический гусиный шаг.

Муссолини радуется как ребенок. Фюрер вроде не рад.

Он смотрит вглубь. Все стоят на ушах.

Неясно чего больше – флагов или голов,

над которыми реют флаги. Зато в головах

идеальный порядок. Хватит нескольких слов:

страдания, пробужденье, внушаем страх,

пусть помнят, еще узнают, сомкнем ряды,

Германия смотрит на вас, Германия – это вы.

Высокое небо. Из-под белоснежной гряды

облаков сияет полоска ослепительной синевы.

Карл Густав Юнг буквально в пяти-шести

шагах от пары вождей. Он поражен

тому, что дуче способен себя вести

как маленький мальчик. Он знает, во что погружен

внутренний взгляд Адольфа. Фюрер смотрит туда,

в бессознательное Германии, своей великой жены.

Германия обнажена, но не знает стыда.

Солдаты еще не преступники, но уже прощены.

Там, в глубине, Вотан – легкий арийский бог,

там летают валькирии, там Парсифаль

обретает Святой Грааль, там нежный единорог

обнимает Деву. Вглубь смотреть интересней, чем вдаль.

И Карлу Густаву кажется: вот он стоит, склонясь,

рядом с Адольфом и – скорей про себя, чем вслух —

говорит: "Еврейское копание во влечениях – это грязь.

В бессознательном немцев восторжествует Дух".

"Арийский дух, – поправляет фюрер, – арийский, да,

восторжествует, а ты в грязь не ударил лицом!

Про еврейское копание во влечениях, как всегда,

крепко сказано, как припечатано. Молодцом!"

"была в санатории предавалась греху…"

была в санатории предавалась греху

раньше бы дегтем вымазали да вываляли в пуху

а тут мажут лиманской грязью и заворачивают в простыню

большегрудую широкобедрую рыхлую сельскую ню

обеды невкусные но три блюда в меню

палаты правда большие на десять душ

все равно хорошо особенно после грязи под душ

после свинарника жизни неподъемных пустых трудодней

после упитого мужа измывающегося над ней

аллеи плотный кустарник скульптуры на каждом углу

музыка из репродуктора коврики на полу

буфетчица из кастрюли разливает компот

а выпьешь горячего чаю сразу бросает в пот

на столе газеты журналы для просвещения масс

куяльник назвали хуяльником смеху было на час

"В сказке о рыбаке главный герой – корыто…"

В сказке о рыбаке главный герой – корыто.

В корыте главное то, что оно разбито,

как сердце влюбленного. Боже, как он раним!

Ходит в камзоле, в дрожащей руке мандолина.

Во рту запеклась комком голубая глина.

Вот мы какие! Хороним, да не храним.

И мертвые губы тихонько шепчут: "Гренада".

Отряд не заметил потери бойца – и не надо.

Отряд ничего не берет на заметку. Он,

продвигаясь вперед, издает победные звуки.

Подлунный мир из рук переходит в руки,

немец вышел к Волге, а там вместо песни – стон.

Вот мы какие. А думали – мы другие,

из окопов писали в тыл: "Мои дорогие!",

в треугольники складывали измаранные листки,

писали адрес деревни, давно спаленной,

только трубы печные торчат, да в роще зеленой

соловей поет от томления и тоски.

Мои дорогие! Тут хорошо и страшно.

Кормят навылет. Братаются рукопашно.

Раз в три года пригонят артистов – они,

как умеют, утешат в скорби нашего брата,

сверху слышен стрекот летального аппарата.

Напишите, как жизнь у давно погибшей родни.

"Все меняется к лучшему. Так, уроки крамолы…"

Все меняется к лучшему. Так, уроки крамолы

прочно вошли в программу начальной школы.

Темы уроков – оскорбление флага, герба,

всех мировых религий и их пророков.

Нынче уже никто не мотает сроков,

у зэковской тачки не разгибая горба.

Темы уроков – шедевры древней культуры

как сюжеты для злобной, пошлой карикатуры,

кто победит – поедет на практику в Эрмитаж.

Там открылась выставка дерева для глумленья,

иконы – доски, скульптуры – те же поленья,

из всех искусств важнейшим является эпатаж.

Покажи нам, дева, все, что прежде скрывала.

Нет работы важнее-нужнее крестоповала.