Кабинет-министр Артемий Волынский - [28]

Появилась летом и моровая язва, много перемерло у Прасковьи дворовых людишек, и она требовала прислать из Измайлова всё новых и новых крепостных. Но содержать их было очень дорого, и нередко по дворце царицы-вдовы поселялось уныние: не хватало хлеба, съестные припасы не подвозились вовремя, а цены на всё были непомерные.

Да что в царском дворце — нередко в лачуги городских людей забегали от голода волки и нападали на жителей, забивали коров и ягнят, оставляя даже царских дочерей без мяса.

Но Анна как-то мало обращала на это внимания. Она видела те прямые улицы, о которых рассказывал Пётр, видела каналы и канавки, всю сеть водных дорог и словно прозревала будущее — красивый большой город стоял на море, и отсюда шла дорога в Европу.

И всё больше и больше привязывалась Анна к Екатерине, царёвой полюбовнице. Она осталась теперь здесь, в Петербурге. Ей надо было скоро рожать, и она не поехала сопровождать царя, как делала все эти годы.

С особенным удовольствием ездила Анна во дворец любимой сестры Петра, Натальи Алексеевны, где обреталась Екатерина. И Анне доставляло удовольствие говорить с ней, подолгу расспрашивать о её поездках и городах, где бывала. Екатерина рассказывала много и охотно — она находилась при Петре во всех его походах, видела наяву многие сражения и тяжёлые, трудные исходы их и могла обо всём говорить весело, с лёгким акцентом, живо описывать все свои приключения. Она была уже не так молода, как показалось Анне сначала, много лет следовала за Петром, бывало, и разрешалась от бремени в походах. И многих детей похоронила. Одна из её девочек уже бегала. Её звали тоже Анной. И Анна часто взглядывала на маленькую девочку, похожую на Петра, и думала, какая судьба уготована этой царёвой дочке, имя у которой такое же, как у неё, тоже царёвой дочки...

Глава пятая

   — Наш король безумен, — тихо ответил пленный генерал и опустил голову.

Волынский всматривался в лицо пленника, доставленного лазутчиками. Бледное длинное лицо с блёкло-голубыми глазами, многодневная белёсая щетина на впавших щеках, давно не стриженные, неухоженные усы и потухший, не ожидающий ничего хорошего взгляд. Истоптанные ботфорты покосились, камзол весь в следах копоти, а шляпа с облезлым султаном зажата в крепкой властной руке. «Должно быть, хороший генерал», — подумал про себя Волынский и продолжил свои вопросы.

   — Но ведь это ещё не повод, чтобы изменить своей стране, своему отечеству, — проговорил он.

Швед гордо вскинул голову:

   — Я военный, моё дело — воевать, но когда тысячи безумств ведут к поражению, я не могу видеть это. Я должен изменить свою судьбу.

Волынский с интересом посмотрел на генерала. Гордость воина блеснула в его блёкло-голубых глазах, видно было, что решение перейти на сторону более сильного противника далось ему нелегко.

   — Сейчас я отвезу тебя к фельдмаршалу, — решил Волынский.

Пленный генерал покорно встал с деревенской лавки, на которой сидел, и искательно взглянул на Волынского.

   — Фельдмаршал решит твою судьбу, — пробормотал Волынский и велел лазутчикам приготовить всё для представления пленника Шереметеву.

В большом деревянном доме, где располагался на зимней квартире Борис Петрович Шереметев, уже вовсю горели смоляные факелы и крохотные лампады, когда Волынский прибыл туда с пленным генералом.

   — Сиятельный князь, — обратился он к дородному, как всегда, парящему ноги в горячем тазу Шереметеву, — лазутчики захватили шведского генерала, едва ноги унёс сам Карлус...

Борис Петрович пошевелил распаренными пальцами и неохотно кивнул:

   — Пускай приведут...

   — Просится на службу государеву, — осторожно заметил Волынский.

Шереметев приподнял густые брови, в глазах блеснуло любопытство.

   — Аль так уж плохо у Карлуса?

   — Говорит, король безумен, — ещё более осторожно ответил Артемий.

   — Ну это он зря... Безумец не повёл бы сюда своё войско, — недовольно дёрнул короткой верхней губой Шереметев. — Да и тут не безумством пахнет, ежели решается нападать на нас...

Швед-генерал вошёл с оглядкой, искательно поклонился Шереметеву.

   — Кто таков, почему в плен сдался? — сразу же сурово глянул на него Шереметев.

Тот отрекомендовался генералом армии Карла, шведского короля, и сообщил, что ещё до захвата в плен сам хотел перейти на сторону русских.

   — Что ж так? — уже более миролюбиво переспросил Шереметев. — Да и где ж так русскому обучился?

   — Противника надо знать, буде он может стать и союзником, и даже начальником, — учтиво поклонился швед.

   — А что ж побудило отнестись к нам так учтиво?

   — Мне бы хотелось передать разговор нашего короля с Мазепой, перешедшим на нашу сторону. Старый изменник льстил королю, сказал, что уже находится не далее как в восьми милях от Азии, где воевал Александр Македонский. И король поручил генерал-квартирмейстеру Гилленкроку разведать дороги, ведущие в Азию: «Мы должны туда пройти, чтобы иметь возможность говорить, что мы также были в Азии». Гилленкрок округлил глаза:

«Ваше величество изволит шутить, и конечно, вы не думаете о подобных вещах серьёзно». Но Карл бешено взглянул на своего генерала и заявил: «Я вовсе не шучу! Немедленно отправляйтесь и осведомитесь о путях в Азию...»