Зябко подрагивали, пошатывались желтые полярные маки. Особенно много их было возле серебристого обелиска, установленного на южной оконечности острова комсомольцами города-порта Тикси в память об этом замечательном человеке. Бухту забило тяжело шевелящимися льдами. Наверное, немало таких дней запомнилось Брусневу, ожидавшему там возвращения «Зари»… Только не было тогда ни города, ни порта, не было огромных океанских кораблей у причалов и на рейде… Была единственная неказистая поварня, срубленная им самим из бескорого плавника, и ныне в изобилии валяющегося по всему океанскому побережью… Под порывами налетного северного ветра в воображении моем возник вдруг облик мужественного, сурового человека…
Пожалуй, не таким запомнили его близко знакомые с ним люди. Пожалуй, не таким…
«Впечатление он на меня произвел весьма сильное как своею начитанностью, так и своим тем гуманным обращением, которого мне ранее не приходилось встречать… Его ровные и гуманные отношения ко всем без исключения, его ласковые и добрые слова ко всему бедному люду и труженикам должны были, вероятно, отразиться на мне…» (это — из показаний, данных во время следствия Николаем Сивохиным). «Бруснев был чрезвычайно умным и каким-то необыкновенно простым человеком, целиком ушедшим в рабочее движение» (это — из воспоминаний Н. К. Крупской). Можно припомнить слова других людей, тоже близко знавших его. Не о героизме, не о смелости, не о мужестве они — о большой человечности, о предельной преданности однажды избранному нелегкому пути. И тем не менее неполноты, недоговоренности в них нет. Ведь истинный героизм, истинные смелость и мужество в основе своей всегда несут подлинное человеколюбие и великую способность к самопожертвованию. Верно и наоборот. Тут — вечное единство: одно без другого не живет! Вечным единством этим были так ярко отмечены жизнь и судьба Михаила Ивановича Бруснева.