К вопросу о миражах - [123]
— Ну, хорошо, поедем на Петровку и там все запротоколируем, — сказал Кудрин и, положив шкатулку в свой портфель, направился к выходу из квартиры.
Через тридцать минут все уже входили в здание Управления. Вольский пошел с Бездомным в свой кабинет для документирования его показаний, Ковалев с «Золотым» прошел в свободный кабинет сотрудника Кудрина, находящегося в отпуске, а сам Евгений Сергеевич пошел в свой кабинет для встречи с Макеевым.
Ровно в девять часов вечера в дверь постучали и, на пороге кабинета появился директор музея Макеев.
— Проходите Иван Андреевич, — сказал Кудрин, — нашлась все-таки шкатулка с изображением эмира Бухары, но никакой записки там не было; человек в чьи руки она попала, видимо не найдя ничего ценного, выбросил ее в мусор, как и саму шкатулку.
— Значит мы теперь никогда не узнаем того места, где спрятаны драгоценности эмира, — грустно проговорил Макеев.
В этот момент в кабинет вошел Вольский, а за ним Бездомный. Увидев Макеева тот задрожал, упал на колени и громко зарыдал — «Прости командир, прости меня, бес попутал».
Макеев смахнул слезу из глаза, подошел к нему и ответил: «Бог тебя простит Сашка, вставай не будь бабой».
Бездомный встал с колен и молящим взглядом уставился на своего командира.
— Постарел ты Сашка, — проговорил по-отечески Макеев и погладил его по седой голове.
— Прости командир, что тогда жадность победила меня, — лепетал Бездомный, — я до сих пор не могу себе этого простить.
— Да ладно, что было то прошло, я ведь узнал, что это ты на меня тогда написал донос, — задумчиво проговорил Макеев, но мы уже старики и теперь пора уже на покой.
— Я Вас больше не задерживаю, — сказал Кудрин, — завтра оба прибудете сюда к следователю, а там видно будет.
Старики обнялись и как неразлучные приятели пошли к выходу из кабинета.
Оставшись один, Евгений Сергеевич сел в свое кресло и задумался.
— Вот ведь как бывает, — подумал он, — человек практически всю жизнь жил с иллюзорной идеей добыть эти драгоценности. И, это, как оказалось, явное несовпадение желаемого с действительным, а в своих иллюзиях он как бы пребывает в прошлом и его подогревали грезы будущего сладкого — драгоценностей эмира. Прошлое у таких настырных как Бездомный неотступно и обитает в глубинах памяти в виде фобий. К сожалению, итог один — крушение фантазий, с последующей депрессией и страхами к будущему.
— Вот и вся история с географией товарищи курсанты, — закончил свой рассказ Кудрин.
В зале воцарилась тишина, только курсант Косяк робко спросил: — А что было дальше?»
— А дальше уже ничего не было, — ответил Евгений Сергеевич, — дело мы закончили и передали в следственный отдел. В музей Бухары из трех украденных экспонатов был возвращен лишь серебряный портсигар эмира. Пряжка бесследно пропала, а шкатулку по просьбе ученых для дальнейшего изучения, передали в исследовательский центр Академии наук.
— Товарищ подполковник, — не унимался курсант Косяк, — какой-то мираж получается. Это напоминает пустыню, по которой идет караван и погонщикам кажется, что впереди оазис, но все это иллюзия. Так и здесь, человек всю жизнь построил на поиске шкатулки, а в ней оказался пшик.
— Я с Вами согласен товарищ курсант, такое иногда случается, — ответил Кудрин, — и на этой ноте я прощаюсь с Вами, возможно с кем-то мы еще встретимся на практической стезе.
— Евгений Сергеевич выходил из зала под аплодисменты курсантов и, ему было очень приятно на душе от нахлынувшего чувства удовлетворения от общения с курсантами. Он постоял какое-то время у здания школы милиции и быстрым шагом пошел к машине, стоявшей у ворот проходной.
Перевернутые страницы прошлого
Эти строчки из старой пионерской песенки как нельзя лучше были наглядной иллюстрацией единения разгоравшегося костра и пьянящего воздуха, затмевающего собой даже красоту гордо стоящих елок и корабельных сосен.
Костер то разгорался, то утихал, то с новой силой задавался пламенем и был похож на настоящий пионерский — с искрами, вылетающими с треском в прозрачный воздух. Языки пламени костра касались нижних веток рядом стоящих елок, что придавало небывалую красоту и умиротворение.
Костер разводил еще сравнительно молодой мужчина у небольшой лесной хижины. Взгляд его вначале сфокусировался на бушующем пламени, вызывающем бурные эмоции, а затем остановился на пеньке у костра, на котором лежал томик «Библии», призывающий к смирению. Он достал небольшую тетрадочку и карандашом стал пробовать рисовать этот великолепный симбиоз огня и природы.
Человек смотрел на огонь, и воспоминания о прошлом пришли сами по себе, и как бы вся его прошлая жизнь пронеслась в искрах разгорающегося костра.
Егор Воронов — так звали этого человека.
Он вспоминал, что когда в 1991 году пришел из армии в уютную московскую квартиру на Болотниковской улице, родная сестра его матери, которая там жила, была очень обрадована его приезду. Год назад, когда внезапно умерла мать, они решили, что тетка из Подольска временно поживет в квартире до прихода Егора из армии. Отца он вообще не помнил, он ушел из семьи, когда Егору было всего два года.
