К вопросу о миражах - [120]

— Подбитый глаз уменьшает обзор, но увеличивает жизненный опыт, — подумал Евгений Сергеевич, вспомнив изречение кого-то из мудрецов.

— Так это и есть та самая «Огонек», что у входа околачивается? — спросил Кудрин.

— Так точно товарищ подполковник, она самая, — ответил Рябов и добавил, — Трусова Вера Семеновна, тусуется с «Кукой» уже давно. Зимой он также ее избил и она написала на него заявление в милицию, но потом — забрала обратно, а Кукуев отделался тогда лишь штрафом за мелкое хулиганство.

— Можно его привести сюда? — спросил Евгений Сергеевич, просматривая на ходу бумаги из серой папочки.

Через несколько минут дежурный офицер привел «Куку». В кабинет вошел крепкого телосложения человек с горбинкой на носу и взлохмаченными волосами. Рукав на его рубашки был разорван в нескольких местах, брюки были запачканы грязью, на руке у локтя виднелся свежий кровоподтек, а на пальцах правой руки Кудрин увидел уже известные ему татуировки.

— Где ты был два дня назад? — спросил он у Кукуева.

— Дома был, — устало ответил «Кука».

— Послушай Кукуев, — резко проговорил Евгений Сергеевич, не давая ему ни минуты на размышление, — я знаю, что ты был на станции «Раздельная» и убил Ваську Балабанова.

— Нигде я не был, не знаю никакого Балабанова и никого не убивал, — ответил Кукуев.

— Да что ты «Кука», — продолжал Кудрин, — у нас имеются веские доказательства твоего пребывания на станции. Во-первых, ты оставил свои «пальчики» в комнате Васьки Балабанова, а во-вторых тебя видели люди, когда вместе с Васькой Вы шли по зданию вокзала.

— Да не знаю я никакого Ваську Балабанова, не шейте мне дело, — зло ответил Кукуев.

— Ну хорошо, — ответил Евгений Сергеевич, — зайдем с другой стороны и достал из серой папочки бумагу, написанную мелким подчерком.

— Гражданка Трусова Вера Семеновна написала заявление, — продекламировал Кудрин, — о том, что вчера в кафе ее изнасиловал гражданин Кукуев.

Евгений Сергеевич показал «Куке» заявление «Огонька» и поднес бумагу поближе к его носу. Глаза Кукуева вдруг округлились, он, нервно глотнув слюну проговорил: — Верка, сука.

— Ты вот видимо под воздействием винных паров не заметил, что штампа на заявлении гражданки Трусовой пока нет, — заметил Кудрин, — а ты ведь ты уже прошел школу уголовника и знаешь, что когда оно будет проштамповано, твоя Верка уже ничем тебе не поможет, даже если захочет забрать заявление; статья ведь будет не за хулиганство, а в зоне ты хорошо знаешь, что делают с осужденными за изнасилование.

— Но если ты сейчас расскажешь все о том, что произошло в «Раздельном» и кто тебя послал туда, я думаю, Верка сможет забрать заявление, она уже с утра обивает пороги дежурной части. В этом случае ты как и прежде отделаешься мелким хулиганством.

— Вот это дает шеф! — подумал Вольский, учиться и учиться у него надо.

«Кука» напрягся, собирая оставшуюся после пьянки, волю в кулак и замычал, уставившись на пол.

Евгений Сергеевич, не дав тому расслабиться резко произнес: «У тебя «Кука» есть одна минута; или ты нам все рассказываешь о твоем вояже в «Раздельное» или я ухожу и передаю заявление дежурному офицеру заявление Трусовой для регистрации. Подумай о своей больной матери, она может и не дождаться тебя. Время пошло!»

— Нет, — закричал Кукуев, — я все скажу, только не передавайте заявление, прошу Вас.

— Ну, вот и договорились, — спокойным голосом проговорил Евгений Сергеевич, — рассказывай все что знаешь.

— Поехать в «Раздельное» мне приказал «Золотой», — начал «Кука», — он мне дал адрес «Шныря», ну этого Васьки, денег и сказал, что нужно у него забрать деревянную шкатулку с изображением на крышке бородатого мужика.

— Неужели «Золотой» опять взялся за старое, — тихо произнес Ковалев, это местный авторитет, вор в законе Балуев Андрей Федорович. Он уже совсем старый стал и тусуется со своими дружками в парке Сокольники, но в последнее время грехов за ним не наблюдалось.

— А «Шнырь», это и есть Васька Балабанов? — уточнил Кудрин.

— Ну да, — ответил Кукуев, — это тот самый Васька, но фамилии его я не знаю.

— Продолжай, — обратился Ковалев к Кукуеву.

— Приехав на станцию, я сразу же увидел «Шныря» в здании вокзала, — сказал Кукуев, — и искать его не пришлось. Он был изрядно пьян и когда увидел меня, то удивился и, как мне показалось, был напуган нашей встречей. Я ему сказал, что «Золотому» нужна какая-то деревянная шкатулка и «Шнырь» меня повел в какую-то комнату в здании вокзала. Эту шкатулку я сразу увидел, когда вошел в эту комнату. Она была открытая и валялась на полу среди кучи мусора и пустых бутылок. Я ее поднял и в этот момент «Шнырь» неожиданно меня схватил сзади за шею и стал душить. С большим трудом я вывернулся из его лап и оттолкнул его от себя, а «Шнырь» не удержался и поскольку был сильно пьян, упал на пол и, головой, стукнулся об какую-ту железную балку, торчавшую из-под стены. Краем глаза я увидел, что кровь стала хлестать из его головы, а он взявшись за нее руками, пытался ее остановить. Я схватил эту шкатулку с изображением на крышке бородатого мужика и выбежал из той комнаты. В это время шла посадка на поезд до Москвы и, договорившись за деньги с одной из проводниц, уехал с столицу. Ну а по приезду, я передал эту шкатулку «Золотому» и поехал к дружкам в Сокольники.