К вопросу о миражах - [118]

— Я читал его, — пробормотал Макеев, — и глазам не верил — донос на меня написал не кто иной, как Сашка Безродный. Он писал, что своими ушами слышал, как я и враг Советской власти басмач Алдар-бек договаривались о моей работе на афганскую разведку.

Какая же человеческая неблагодарность, бывает же такое! — вырвалось у Евгения Сергеевича.

— Через некоторое время мы узнали, что на страну напали фашисты и, началась война, — продолжал директор музея, — нас построили у бараков и спросили, кто хочет идти воевать, кровью искупить свою вину. Я вышел одним из первых и уже через две недели в роте штрафников сидел с винтовкой в окопе под Ржевом. Там меня ранили и, месяц пролежал в госпитале. Потом снова фронт, но уже рядовым со всеми правами и снова ранение, а потом меня демобилизовали по ранению и я осел в Подмосковье. После войны окончил историко-архивный институт и стал работать в музее. Вот дошел до директора музея, но пора уходить на пенсию, дать дорогу молодым, — закончил свой рассказ Макеев.

— А как Вы узнали, что эту шкатулку нашли археологи? — спросил Кудрин.

— Полгода назад, сказал Макеев, — я случайно прочитал в газете «Правда Востока» про археологические раскопки рядом с Бухарой. В той газете было написано, что наряду с артефактами древности были найдены вещи, принадлежавшие последнему эмиру Бухары, которые будут переданы в краеведческий музей города. В ней же была фотография, на которой была видна старая мотыга, портсигар и деревянная шкатулка с ликом эмира. Я понял, что это та самая шкатулка, о которой говорил Алдар-бек и у меня пробудился необыкновенный интерес к ней. Захотелось не то, чтобы завладеть этими драгоценностями, а просто узнать, что оставил Калапуш в этой шкатулке. Я созвонился с этим музеем и по согласованию с руководством, поехал в Бухару. Город моей юности очень изменился, он похорошел, появились многоэтажные здания, новые проспекты, но тихие улочки с платановыми деревьями, остались такими, как и прежде и центральный базар практически сохранил свой вид.

— С дирекцией музея я договорился быстро, чтобы они в рамках обмена экспонатами выставили некоторые у нас в музее, — продолжал Макеев, — им было очень престижно выставлять свои артефакты в московском музее. Там я впервые увидел шкатулку, но не стал привлекать к ней особого внимания, а просто отобрал ее в числе других экспонатов для выставления в нашем музее. Мы договорились, что все отобранные экспонаты пробудут в нашем музее один месяц, после чего мы их вернем в Бухару.

— Вот таким образом шкатулка попала в наш музей, — проговорил Макеев, — а дальше Вы все знаете.

— Интересная история, — задумчиво сказал Евгений Сергеевич, — но кто же мог знать о тайне этой шкатулки?

— Для меня это тоже загадка, хотя ее могли стащить в купе с прочими украденными вещами. Ведь серебряный портсигар немалых денег стоит, да и пряжка также со своей приличной ценой, — проговорил директор музея.

— А Вам удалось открыть шкатулку? — спросил Кудрин.

— Да в том то и дело, что нет, ведь экспонаты привезли в воскресенье и, мы весь понедельник обустраивали стенды с новыми артефактами. К тому же ее крышка была крепко закрыта и, чтобы открыть ее, нужно было применить какие-нибудь слесарные приспособления, — ответил Макеев.

— Мне было очень интересно узнать, — продолжал он, — что было написано в бумажке Калапушем.

— Понятно что — географическая координата долготы, — проговорил Евгений Сергеевич, — однако как мы уже говорили, зная лишь ее одну, невозможно отыскать драгоценности.

— Если представить себе, что эмир кому-нибудь из наследников указал, на известную ему географическую точку, — проговорил директор музея, — то может они и искали шкатулку? У эмира была жена и три сына, которых он не взял с собой в Афганистан. Как рассказывал гид музея в Бухаре, эти сыновья погибли в сталинских застенках, а сам эмир снова женился в Кабуле на таджичке и, у него родилась дочь — Шукрия Алими. После смерти отца она училась в университете, стала журналисткой и в настоящее время живет в Америке. Может быть, эмир перед смертью рассказал ей о шкатулке…

— Может быть и так, — ответил Кудрин, — хотя на востоке наследниками становятся именно сыновья, хотя видимо у эмира не было другого выбора.

— Теперь это все, что я хотел Вам рассказать, не было дальше сил хранить это в своей памяти, — сказал Макеев.

Поблагодарив директора музея, Евгений Сергеевич отметил ему повестку и, попрощавшись, Макеев вышел из кабинета.

— Много в мире нелогичного и недоступного нашему сознанию, — размышлял Кудрин, — большое количество разных событий практически предопределено, поэтому самое сложное — выбрать правильный путь следования. Но для этого может быть недостаточно жизненного опыта и знаний, тогда такой путь будет ошибкой. А если это будет так, то выбор надо будет делать заново. Все что происходило с Макеевым в юности скорее всего и было связано с недостаточным жизненным опытом: излишняя доверчивость, отсутствие самоконтроля точность знаний за своими поступками, недостаточность элементарных знаний о происходящих в стране событий и обстановке, складывавшейся накануне войны. И эта история с географией тоже отголосок тех событий.